Я и Софи Лорен - [17]

«Родители берут реванш карманами», – я написал и сразу оценил: вот как быстро я до главного добрался!

Когда из дому я впервые уезжал… Боже, и чего я не наслушался! Особенно запомнилось одно: «Слава, ты домашний же ребенок, ты такой наивный и доверчивый, что тебя сочтут за честь обворовать, так позволь…» – и предлагают вшить мне под одежду несколько карманов. Этих «несколько», как оказалось, где-то тридцать. Я был подшитым с ног до головы.

– Зачем?!

– Вот! Если деньги украдут из одного, – а ты такой: у тебя же украдут наверняка, – так есть другой, а если из другого, для чего же третий и так далее?! А на остаток ты продержишься достойно. И еще: как ни крути, кругом же люди, – не уставай свои карманы инспектировать…

Идею я, конечно же, приветствовал. Что, вез я много денег? Та какое?! На карман – ну, рубль, ну два, от силы, пять…

И вот Одесса, Ленинград, Москва… Я хотел увидеть мир, какой он в жизни.

Предположим, еду в Шувеляны. В отсеке – приличные люди… И тут я вспоминаю наставленье: «Проверяй! Не ровен час, все мы люди, все мы одинаковы!» И я, по маме, начинаю бдить. Так, ведем беседу, интеллектуальную: что почем да где и как? Как вдруг меняюсь я в лице и начинаю судорожно шарить с ног до головы по всем без исключения карманам. А вдруг меня уже?! Глаза блуждают против часовой, от напряженья вылезают из орбит, пошла испарина…

Всё, отбой, с деньгами всё в порядке, и я:

– Да, так на чем мы тут остановились?..

Но останавливаться им уже не хочется. Люди – они же все живые, они же с непривычки все пугаются. Полагают: то ли я чесоточный какой, то ли, что не лучше, я припадочный, и у меня случилось обострение. Тут уже совсем не до бесед. Они пугаются, морально отгораживаются. А то и вовсе умоляют проводницу: мол, отсадите, что-то с ним не то. И проводница им, конечно, шла навстречу…

«Не то» со мной случалось, в общем, часто. В нашем фирменном… И по дороге на Белосарайку. На Обаянь, на Питер, на Херсон… – со мной случалось дружное «не то».

И вот как-то возвращаюсь я созревший:

– Ма, ну сколько уже можно?! – и так далее. – Со мной общаются приличные же люди, – о попутчиках, – предлагают мне на брудершафт, что Бог послал. Окорочком последним просят не побрезговать. Но тут я вспоминаю: а карманчики? В общем, у попутчиков дилемма: то ли я чесоточный, то ли, что не лучше, я припадочный.

Мама:

– Что ты говоришь?!

А то не ясно!

– Поверь! – я убежденно и с мольбой. – Я дорос до одного карманчика! В укромном месте будет мне достаточно. Где? В месте, недоступном для воров. А точней? Ну, разумеется, в трусах.

Мама тут, конечно же, расчувствовалась:

– Да, я вижу, ты уже достоин! – с уважением. – Это речь не мальчика, но мужа! Ты заслужил у нас один карманчик!

Прослезилась и благословила с легким сердцем. Я был собой приятно удивлен: чесотка и припадок отступили…

И вот еду я… Не мальчиком, но мужем в город Ригу. Карман в трусах, голова на плечах. Такие люди! Вроде бы. В отсеке. Такая атмосфера! Высокие материи и прочее. Меня угощают, я в ответ рассыпаюсь «спасибо». Разговорились, – а они попались разговорчивые… Я вообще забыл, что есть карманчик, такие люди оказались интересные. Пьем. Кстати, я впервые выпил водки. Хорошо! Ничего они мне вроде не подмешивали. И кто бы мог подумать? Мог – но позже…

Расстались. Если и не братьями – друзьями. И пока улыбка не остыла, я еще долго улыбался про себя. Зато потом…

Вы уже наверно догадались: ни денег, ни карманчика и близко. Нет, недаром мама: «Слава, бди!..»

Сразу я подумал: позвоню! Но что я мог услышать от родителей? «Идиот! Ты никакой не муж, а вечный мальчик! Возвращайся! И чтоб больше никуда уже не рыпался!..»

День сидел я на подножном корме. Милостыня? Спасибо внешности, таким не подают. Спасибо лету, спал я на газоне. Спасибо людям, я разочаровался в человечестве. И свободе, кстати, тоже гран мерси: никто мне не препятствовал поплакать…

Это тянет на счастливую концовку. Хоть и поздно, всё же обнаружилось: я трусы одел карманчиком назад!

Но родителям – я так и не признался!..

Сурепка и Гринпис

Об этом помню только я один. Но если буду ошибаться, вы поправите.

Раньше ко мне народу забредало – это что-то! Всем известный Лимаренко. Китаец Дзю. Колоратурное сопрано Мышагонова… А вспоминается один лишь только Петя, вот ведь как историю заносит. Вспоминать я буду Петю и сегодня: ко мне он заходил читать стихи…

А еще, смешно сказать, к его портрету: по сравнению с ростом – такой огромный двухметровый украинец – Петя носил не по росту абсолютно детскую фамилию: Петр Павлович Сурепка. Но Сурепку называли все по имени.

Он заходил ко мне читать стихи. Моя бабка Пети не боялась. От китайца умирала, это правда. Даже пряталась. А от Пети не скрывалась никогда. Он рассуждал на темы философии. Он читал свои стихи на украинском. Тихо, мирно, он не дрался никогда. И все бы хорошо: ну, почитал… Но вот когда просил очередные сколько там копеек… Конечно, в долг, а кто бы сомневался? Который никогда не отдавал. Моя бабка выходила из себя:

– Нет! И не проси! Я зареклась!

Но отходчивая, «под последний раз» ему давала. И так всегда. А потому что не боялась. И не пряталась…