Я и оборотень - [27]

На этот раз я не спешила, проделав в точности все то, что несколько минут назад: заглянув в себя и увидев свет. Слушай меня! — мысленно приказала, чувствуя, как сжимаются кулаки, как впиваются ногти в ладони. Злость придавала мне силы и рождала уверенность, что на этот раз я справлюсь. Медленно открыла глаза, сдерживая рвущуюся изнутри энергию. Еще медленнее, с угрозой, произнесла заклинание и лишь потом отпустила поводок, на котором держала свет. Но опять же, сделала это медленно, все время мысленно придерживая силы. Словно со стороны я увидела, как от меня тянется светящаяся нить к бочке, как она обвивает ту и опрокидывает набок, катит по земле. Я справилась! И даже, кажется, энергия внутри меня присмирела.

— Умница! — подошел Гордей к бочке и толкнул ее ногой, отчего она приглушенно загремела. Интересно, почему пустые бочки гремят, когда катятся? Но эта мысль мелькнула так, машинально, как реакция на пережитый стресс. — Продолжим позже. Что-то я проголодался.

Глава 12

Как преодолеть эту сумасшедшую тягу? Он словно помешался на этой девчонке! Самая настоящая ведьма, и он как мальчишка попал под ее чары. Каждую секунду хочется прикоснуться к ней, сжать ее хрупкое тело в объятьях. Хоть руки отрубай или беги куда подальше. А как она на него смотрит. Столько страсти в глазах и в то же время непокорства. Она как будто предупреждает, чтоб держался от нее подальше, на безопасном расстоянии. Но стоит только коснуться ее, как она начинает дрожать от возбуждения. Сопротивляется этому и ничего не может с собой поделать. Гордей понимал причины ее злости, потому что и сам отчасти испытывал похожие чувства. Но эта тяга была сильнее его и ее, похоже, тоже.

Гордей вошел в дом и прямиком направился в кухню, где Мария готовила обед.

— Умотался, Гордеюшка? — обернулась та от печи, вытирая фартуком вспотевший лоб. — А ну как непосильную ношу складываешь на свои плечи, — вздохнула она. — И жаль мне эту девочку, и бедовая она…

— Почему же бедовая сразу, теть Маш?

— Потому что будущее ее мутное. Вот и Лиля так говорит. С утра вон закрылась в своей комнате, все бормочет что-то, свечи жгет.

Гордей не знал, что можно ответить сердобольной старушке. Она всегда была добра к нему, добрее всех. Порой даже стыдно становилось, потому как не заслужил он доброты этой. Вот и сейчас не по себе ему стало — знала бы она, какие мысли грешные бродят в его голове.

— Теть Маш, обед готов? — спросил он вместо всего.

— Щи подоспели уже. Сейчас судок наполню… — засуетилась Мария. — Каравай возьми под рушником, на полке вон. Да сала настрогай. Жаль огурцы еще не позрели…

Гордей слушал старушку в пол уха, не переставая думать о Рите, которую оставил на поляне, предложив устроить пикник. Вдруг стало так страшно, что она может сбежать, что он чуть не отрезал себе палец острым тесаком. Вовремя отдернул руку и все же зацепил немного.

— А батюшки! — всплеснула руками Мария, увидев кровь. — Говорила я Матвейке, чтоб не точил так остро ножи, так нет же… Дай ка сюда руку.

— Не надо, теть Маш, царапина там всего, — отмахнулся Гордей.

— Кому говорю, давай! — прикрикнула на него старушка, схватила руку, осмотрела порез и метнулась в комнату со словами: — Я мигом…

Вернулась она с бинтом и зеленкой. Проворно обработала рану и замотала палец бинтом.

— Уйди, сама настрогаю! — грозно прикрикнула на Гордея. И сразу же сменила тему. Голос ее понизился чуть ли не до шепота. И все время, пока говорила, воровато на дверь оглядывалась, словно их кто подслушивал. — Ты на Лилю не серчай, что девушку эту не привечает, из дома гонит. Ревность в ней говорит, прежде всего. Сильные люди — они ведь большим умом сильны, а того, что рядом, не замечают. Любит она тебя и на что-то надеялась, должно быть. Да и мы все думали, что останешься ты с ней. Да и не тот она человек, чтоб напраслину возводить. Чует что-то. И у меня сердце не на месте. Вот и Матвей волнуется, все на небо смотрит, словно оттуда беды ждет…

Гордей слушал ее и понимал, что осуждать не имеет права, что доброта говорит сейчас в женщине, прежде всего. Да он и сам чувствовал, что нужно на что-то решаться, только вот на что.

— Что мне делать, теть Маш? Как быть дальше?

— Этого я тебе не могу сказать, сынок, — посмотрела она на него по-старчески мудрыми и печальными глазами. — Поговори с Лилей, постарайся объяснить ей… Многое она видит, да не все говорит. Может, тебе и скажет… на прощание, — скупая слеза выкатилась из ее глаза, которую она сразу же сердито утерла.

Всю дорогу от дома Гордей размышлял над словами старушки и пришел к выводу, что сегодня же поговорит с Лилей, как только выйдет та из своего добровольного заточения.

— Перекусим по-быстрому и продолжим, — проворно разложил он снедь на маленькой скатерке, что сунула ему перед уходом Мария, и протянул Рите ложку.

— Ты прям, как хамелеон, все время меняешь окраску, — буркнула девушка и хмуро посмотрела на него.

— На себя посмотри, — не остался он в долгу и принялся хлебать щи. Не хочет, пусть голодная остается.

На поляне повисло молчание, в течение которого Гордей не смотрел на Риту, а потом она захохотала, чем даже напугала его. Девушка смеялась так заливисто, что в какой-то момент схватилась за живот и повалилась на траву. Хотел бы он знать, что так рассмешило ее. Но глядя на Риту, губы его тоже невольно кривились в улыбке.