Я хочу сейчас - [26]

– Василикосу не хочется иногда показать свой дом людям?

– Он показывает часть – ту, где картины, статуи, вазы и прочее.

– А если кто-нибудь захочет там просто лечь на кушетку?

– Там нет никаких кушеток.

Ронни заколебался. Симон отвечала все неохотнее, но можно было не сдерживать свое любопытство.

– А если кто-нибудь вроде лорда Апшота попросит пустить его туда, где есть на что лечь?

– Ему скажут, что нужно спросить мистера Василикоса, и мистер Василикос объяснит ему, что это невозможно.

– Как? Я хочу сказать, почему невозможно?

– Если он говорит «невозможно», значит, невозможно. Дом ведь его?

– Конечно. – Ронни говорил серьезно и горячо. – Безусловно, я просто интересовался. Ну… что бы ты хотела делать до отъезда?

Она немедленно повернулась к нему:

– Пойдем погуляем.

– В такую жару? И куда? Вверх на гору или вниз с горы?

– Почти везде лес, а в лесу – тень. Кроме одного местечка, где нужно подняться и спуститься, все практически на одном уровне. И это недалеко.

– А что это? Еще одно имение какого-нибудь милли… типа?

– Храм.

– Там полно немцев.

– Нет их там. Попасть туда можно лишь отсюда.

Все заверения оправдались, в том числе и насчет расстояния. Однако кое для кого и это показалось далеко. Несколько парочек, среди них пожилой стиляга и молодой стиляга, отправились примерно в то же время и туда же, но достигли цели только Ронни и Симон. Пара за парой сходили с тропинки, одни отошли только на восемь ярдов в плохо укрытое местечко. Ронни и Симон поравнялись с ними всего через полминуты – но уже было отчего заволноваться. Ронни чувствовал зависть и, чтобы отвлечься, заговорил не подумав:

– Полагаю, Василикоса можно понять. Твоей маме не понравилось бы шагать по ступенькам через такие парочки. И счета в прачечной были бы…

– Ха-ха, очень смешно.

– Ну… Ты вряд ли…

Она застыла на пыльной, заросшей тропинке. Косые, неровные полосы солнечных лучей падали на ее торс и ноги. Один луч высветил родинку у плеча. Симон казалась очень высокой и очень серьезной.

– Заткнись, дерьмо! – сказала она хрипло. – Заткнись, заткнись, заткнись!

Сразу же, заглянув ей в глаза, Ронни сказал:

– Прости, Симон, я говорил, не думая. Прости, ожалуйста.

Он не представлял ясно, за что извиняется, но понял, что она угадала его зависть. У него не было возможности уклониться от сиесты.

– Я ее знаю. Девка по вызову, из Афин. Высший класс. Можешь получить ее, если хочешь, – сказала Симон.

Ронни озарило воспоминание об инциденте у Райхенбергеров, он вообразил, как Симон оттаскивает за ноги возлежащих и сама готовится к действию.

– Я не хочу ее, – сказал он, приближаясь на полшага.

– Она тебя утешит. Говорят, она хорошо утешает. Не понимаю, почему ты не хочешь.

В ее тоне были и жалость к себе, и ненависть. Ронни не хотел, чтобы она их испытывала. Он сказал впервые в жизни совершенно искренне:

– Мне неинтересно, как она утешает. Я не хочу ее. хочу тебя.

– Ууммм, – это было рычание, но чувствовалось, то она верит, – правда?

– Конечно, правда. И ты это знаешь.

– Ууммм. Тогда вечером, когда вернемся.

Из осторожности Ронни вместо ответа поцеловал ее. Взять Симон казалось чем-то вроде покупки кота в мешке. Они пошли дальше. Там была только светло-зеленая листва, волокнистые одуванчики и на некотором расстоянии висели, словно украшение куста, желтые штаны. Вскоре меж деревьев показалась разбитая мраморная колонна.

О храме как о храме нечего было писать домой, разве что своей тете. Полдюжины колонн поддерживали сомнительное подобие античной крыши. Кое-что в стене было, вероятно, древним, другие камни явно недавние, вряд ли старше спартанцев Василикоса. Большая часть античного пола с выцветшим незатейливым рисунком уцелела. В одном углу проросло чахлое деревце. Ронни сел где-то в центре на каменный обломок.

– Чей он? – спросил он.

– Весь остров принадлежит Василикосу.

– Нет, я говорю о храме. Бога, богини, нимфы или чего там еще?

– Какое кому дело? С этим покончено, верно? Что это для нас? Куча камней.

Сказано было достаточно спокойно, чтобы принять это за МНЕНИЕ, хотя казалось, она могла бы восхвалять такие вещи, а не принижать их. Выпендривается в новом стиле, подумал Ронни. Прежде ему бы попытались внушить, как он ничтожен, если не знает Гомера, Венеру, Платона, Евклида и прочих. Ну, времена меняются! Можно сказать так. Он дал оформиться паузе, наблюдая, как глаза Симон устремились на него. Он уже справился и был готов к бою. Мог даже начать с чего-то очень сильного; была бы возможность, он отплатил бы лорду Болдоку, убив его наповал, а не терзая медленной смертью. Как бы Симон ни реагировала, лучше самому сказать об ЭТОМ, чем услышать от нее, в любой форме.

– Чамми сказал, что меня привлекли твои деньги, – произнес он без выражения, не промямлив и не выпалив, как напрашивалось. Впервые в жизни он чувствовал себя немного дерьмом.

– Так и есть, – ответила она самым тусклым голосом.

Он отвернулся и, слегка удивясь, заметил, что здесь красиво: возделанные террасы, деревья, дорога, порт, суда, море, островки, еще море и горизонт. Даже самое близкое казалось очень далеким, а вид расстилался на все стороны. Храм, видимо, был на краю громадного вала, куда никакому автобусу не влезть без ракетного двигателя. Отсюда необычное отсутствие немцев.