Я хочу домой! - [8]

закинув руки за голову.

Он весь во власти нахлынувших на него воспоминаний,

разбуженных приездом Добрынина и фотографией матери.

Затем Саша садится и прислушивается. Мальчики спят. Саша

осторожно спускает ноги с койки, еще раз прислушивается

и тихо выскальзывает из комнаты.

Гаснет свет.

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Обстановка четвертой картины. Ночь. В кабинет через окно

проникает свет луны. По полутемному коридору пробирается

Саша Бутузов. Он останавливается возле двери в кабинет и

прислушивается. Убедившись в том, что никто за ним не

следит, Саша открывает дверь и входит в кабинет. Он

осторожно подходит к столу, под которым стоит корзина

для бумаг. Саша роется в корзине и достает из нее

обрывки порванной Куком фотографии. Слышны голоса и

приближающиеся шаги. По коридору идут Скотт и Упманис.

Они останавливаются возле двери. Саша мечется по

кабинету, не зная, куда ему спрятаться. Наконец он

прячется за одну из раздвинутых оконных штор.

Скотт (в коридоре, берясь за ручку двери). Вы уверены, что это письмо у нее?

Упманис. Да, сэр! Оно должно быть у нее. После того как она последний раз виделась с этим Янисом, с ней что-то произошло. Она стала говорить какими-то загадками...

Скотт. Вы думаете, Янис передал ей письмо при последнем свидании?

Упманис. Да, я так думаю, сэр!

Скотт. Это не лишено вероятности... Вы видели, как она разговаривала с русским офицером?

Упманис. Да, сэр! Своими глазами. Я подошел поближе, для того чтобы услышать, о чем они говорят, но Ландмане заметила меня, оборвала разговор и сделала вид, что задержалась на лестнице случайно. Вы же знаете, она меня недолюбливает.

Скотт. Я не уверен, что меня интересуют ваши взаимоотношения... Попросите-ка ее ко мне!

Упманис. Сейчас?

Скотт. Сейчас.

Упманис вопросительно смотрит на Скотта.

Упманис. Она живет одна в комнате...

Скотт. Я задержу ее у себя. Исследуйте комнату. Можете не торопиться.

Упманис. Я не люблю торопиться в таких делах, сэр! В конце концов, мы ничем не рискуем. Если письма у нее не окажется, я...

Скотт (продолжает)... я буду считать, что она имеет все основания вас недолюбливать. Идите.

Упманис уходит. Скотт входит в кабинет, зажигает

настольную лампу, подходит к окну и задергивает шторы.

Саша остается незамеченным. Скотт включает радио,

настраивает аппарат на музыкальную передачу, слушает

музыку. По коридору идет Смайда. Она на ходу поправляет

прическу, приводит себя в порядок. Подойдя к двери

кабинета, Смайда стучит.

Войдите!

Входит Смайда.

Смайда. Добрый вечер, мистер Скотт! Вы меня вызывали?

Скотт. Добрый вечер, мисс Ландмане! Да, я хотел вас видеть. Надеюсь, вы не успели еще лечь спать?

Смайда (сдержанно). Нет... Я читала...

Скотт. Садитесь, пожалуйста! (Предлагает Смайде стул. Смайда садится.) Так что же вы читали? Интересный роман? Стихи?

Смайда. Газету... "Голос латыша"...

Скотт. Ну, и что же вы в ней вычитали?

Смайда. Так... Все то же самое... Мне сказали, что вы хотели со мной говорить, мистер Скотт.

Скотт. Говорить? Совершенно верно. Разве мы сейчас с вами не разговариваем?

Смайда. Я думала, что-нибудь срочное.

Скотт. Нет. Ничего срочного пока нет. Просто я давно хотел с вами познакомиться, мисс Ландмане! Я хотел познакомиться с вами поближе, потому что многое слышал о вас.

Смайда. Что же вы обо мне слышали?

Скотт. О! Только хорошее! Вы курите? (Предлагает закурить.) Американские!

Смайда. Благодарю вас, я не курю.

Скотт. Похвальная скромность. (Закуривает.) Итак, я очень много слышал о вас. Как вы очутились в этом приюте?

Смайда. Я работала в нем до войны. Война застала нас в десяти километрах от Риги. Мы не успели эвакуироваться и остались в Латвии. А потом, когда немцы начали отступать, они насильно вывезли наш детский дом сюда, в Германию.

Скотт. Почему вы не остались в Латвии?

Смайда. Я не хотела оставить детей. Я в какой-то мере отвечала за их судьбу, я не могла поступить иначе.

Скотт. Я восхищен вашей привязанностью к чужим детям. Мне рассказывали вашу историю.

Смайда. Я не считаю их чужими. А что касается моей судьбы, то она похожа на судьбу многих женщин, мистер Скотт! Просто я оказалась крепче и выносливее, чем другие!

Скотт (прислушиваясь к музыке). Вы любите музыку, мисс Ландмане?

Смайда. Музыку нельзя не любить.

Скотт. Я в детстве играл на скрипке. Отец хотел видеть меня музыкантом. Я не оправдал его надежд. (Смеется.)

Смайда. У нас есть очень музыкальные дети, мистер Скотт! Я хотела бы просить вас разрешить нам уроки пения.

Скотт. Да, да... Я доложу об этом командованию... Сам я не могу это решить... Я надеюсь, что командование пойдет вам навстречу... Я переговорю с генералом...

Пауза. Звучит музыка.

Смайда. Благодарю вас.

Скотт. Да-а, эта война заставила многих из нас испытать горе и лишения!..

Смайда. И унижение и чувство стыда за иных людей...

Скотт. О каких людях идет речь, мисс Ландмане?

Смайда. Я говорю о тех людях, которые потеряли в эту войну самое дорогое, что есть у человека, - совесть! Я говорю о тех немногих, которые делают сотни других несчастными...

Скотт. Чего же хотят эти несчастные?

Смайда. Они хотят домой, мистер Скотт!