Я, Хмелевская и труп - [48]

— А в клубе «Кайпиринья» есть кто-нибудь еще с фамилией Матаморос? — спросила я.

— Мне такой человек неизвестен, — ответил Луис.

— А что если мы съездим к бабе Гафе, у которой снимал комнату Росарио? — предложила я. — Вчера мы с Аделой были там совсем недолго и ничего не успели узнать. Вдруг Чайо упоминал слово «матаморос» в разговоре с бабой Гафой? А если повезет, то, может, и комнату осмотрим, хотя милиция и опечатала ее.

— Странно, что тебе не нравится работа в полиции, — усмехнулся колумбиец.

Открывшая дверь баба Гафа на сей раз не сморкалась в клетчатый платок. Ее глаза были красными, словно она недавно плакала.

— Здравствуйте, баба Гафа, — сказала я. — Я знакомая Чайо. Может, вы помните, вчера я была у вас вместе с Аделой. А это Луис, мой жених. Он тоже хорошо знал Чайо. Можно мы зайдем к вам поговорить?

— Как же, внученька, тебя не помнить, — запричитала баба Гафа. — Помню, еще как помню, а уж Чайю-то нашего никогда позабыть не смогу. Как подумаю, что убили беднягу, так и плачу, плачу. Проходите на кухню, гости дорогие, уж я вам чайку заварю.

Мы осторожно уселись на угрожающе поскрипывавшие рассохшиеся деревянные стулья в крохотной кухне, а Агафья Прокопьевна захлопотала по хозяйству.

— Я вам индийский чай заварю, со слоном, — торжественно сообщила баба Гафа. — Я его на праздники берегу да для гостей дорогих. А уж для друзей моего Чайю-то ничего не жалко.

Бабка, кряхтя, взгромоздилась на табуретку и заглянула на верхнюю полку шкафчика.

— Ой! — всплеснула руками она. — Что это? Коробочка какая-то, и написано на ей по-иностранному. Вчера утром коробочки-то точно не было, я, прежде чем к Дуньке пойти, порядок наводила.

— Можно посмотреть? — поднялся с места Луис.

Я тоже вскочила и приняла из рук бабы Гафы оранжево-зеленую почти невесомую картонную коробочку.

— «Матаморос», — прочитала я. — Так это же травяной чай в пакетиках!

— Видно, Чайю мне вчера перед смертью подарок сделал, — снова запричитала Агафья Прокофьевна. — Он меня всегда разным чайком баловал. Небось вчера аккурат перед уходом его мне в шкафчик сунул, а я, старая, даже не поблагодарила его. Теперь уж и не поблагодарю, упокой Господь душу его!

Баба Гафа полезла в карман, извлекла хорошо знакомый мне клетчатый платок и шумно высморкалась.

— Матаморос! — многозначительно сказала я. — Опять матаморос!

Луис забрал у меня упаковку и, аккуратно открыв крышку, высыпал содержимое на кухонный стол. К моему глубокому разочарованию, кроме пакетиков с чаем, там ничего не оказалось.

Колумбиец взял один из пакетиков и понюхал его.

— Действительно чай, — разочарованно сказал он.

— А ты думал, наркотики? — усмехнулась я.

Луис внимательно осмотрел коробку, которая осталась у него в руках, и, снова открыв крышку, издал возглас удивления.

— Смотри! На дне коробки! — воскликнул он.

Я выхватила коробку у него из рук. Любопытная баба Гафа, оставив платок, тоже сунула нос внутрь.

— Чайю писал! Точно Чайю! У него хлумастер такой светящийся есть! — взволнованно воскликнула баба Гафа.

— Фломастер, — механически поправила я.

— И что бы это могло означать? — поинтересовался Луис.

На дне коробки толстым красным флюоресцирующим фломастером были аккуратно выведены три буквы: ФСБ.

— Федеральная служба безопасности, — предположила я.

— Не, — замахала руками баба Гафа. — Какая еще хведеральная служба?

— А что это, по-вашему? — спросила я.

— Как что? — удивилась моей непонятливости Агафья Прокопьевна. — Тут же ясно написано: фе-се-бе. Фонарь святого Бени.

— Фонарь святого Бени? — переспросила я. — Это что, какая-то местная достопримечательность?

— А вы что, нашего Беню не знаете? — всплеснула руками баба Гафа. — Дык его все тут знают. Наш местный дурачок. Блаженный. Юродивый. Как напьется, так фонарь во дворе обнимет и кричит, что по фонарю на небо залезет и там святым станет. Вот его и прозвали «святым Беней», а дворовый фонарь — «фонарем святого Бени», сокращенно фе-се-бе. Наши алкаши так и говорят: «пойдем под фе-се-бе посидим, пузырек раздавим»!

— Вы не могли бы показать нам этот фонарь? — попросил Луис.

— Конечно, покажу, — охотно согласилась Агафья Прокопьевна.

Действительно между детской площадкой и покосившимся столом, на котором мужики «забивали козла», стоял фонарь с бетонным основанием, украшенным странными подтеками.

Их происхождение было нетрудно определить по слабому, но устойчивому запаху мочи. Я задумалась о том, чья это моча — собак или святого Бени.

Луис обошел вокруг фонаря, а затем, присев на корточки, стал ощупывать его.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Я нашел трещину, — ответил колумбиец. — Внутри фонаря есть небольшая полость. Принеси мне, пожалуйста, тоненькую палочку или проволочку. Я хочу пошарить там.

Оглянувшись по сторонам, я обнаружила в углу двора куст сирени, отломила от него веточку и принесла Луису.

— Там какие-то бумаги, — сосредоточенно пошарив веточкой в трещине, сказал колумбиец. — Сейчас я их вытащу.

Полминуты спустя он извлек из «фонаря святого Бени» несколько сложенных вчетверо изрядно помятых листков бумаги. Мы с бабой Гафой, сгорая от любопытства, чуть не стукнулись лбами, пытаясь прочитать, что там написано.