Я есть кто Я есть - [91]

Всех единомышленников Вайнштейна допрашивали в Комиссии по Расследованию Антиамериканской Деятельности. На Блоткина донесла его собственная мать. Шарпштейна выдала его телефонная связистка. Когда вызвали, наконец, и Вайнштейна, он тотчас же сознался, что купил Сталину набор столовых ложек. Назвать имена товарищей он отказался, хотя и добавил, что может сообщить о росте каждого из участников тайных сходок. В конце допроса он, однако, запаниковал, и вместо Пятой поправки к Конституции настоял на правах, предоставляемых Третьей, что точас же уполномочило его покупать филадельфийское пиво в воскресные дни.

Вайнштейн поднялся с кровати и пошел под душ. Намылив себе спину, он начал размышлять. Вот он, я, пребывающий в конкретное время в этом конкретном пространстве. Меня зовут Исаак Вайнштейн, и являюсь я одним из Божьих созданий. Смыв мыло со спины, он вышел из ванной и обернул голову полотенцем. Неделя выдалась на редкость тяжелой. Накануне его скверно постригли, и он все еще не мог успокоиться. Поначалу парикмахер вел себя вроде бы благоразумно, но потом вошел в раж и стал косить лишнее. «Положи обратно!» — кричал Вайнштейн в полном смятении. «Не могу, — ответил парикмахер. — Положить-то можно, но отрезанный волос на голове не держится!» «Тогда собери их и положи в кулек! Я забираю их с собой!» «Нельзя, м-р Вайнштейн, — ответил парикмахер по имени Доминик. — Как только волос клиента падает на пол, он принадлежит уже только мне!» «Черт возьми, я же требую свои волосы!» Вайнштейн возмущался долго, но наконец осознал свою вину и удалился. «Гоим! — думал он. — Рано или поздно они-таки добираются до каждого!»

Вайнштейн выбрался из отеля и зашагал вниз по Восьмой Авеню. Два мужика грабили на углу старушку. «Боже мой, — подумал Вайнштейн, — ведь были же времена, когда с этой работой справлялся только один. Хорош городишко! Полный хаос! Кант, конечно, был прав: рассудок, и только он, внедряет порядок. К тому же рассудок подсказывает, сколько следует оставлять на чай. Великолепная все-таки штука — умение рассуждать! Как они там обходятся без этого, в Нью-Джерси?»

Он направлялся к Гарриет поговорить насчет алиментов. Он все еще любил ее, хотя, пока они были женаты, она систематически изменяла ему с каждым, чья фамилия в манхэттенской телефонной книге значилась под буквой Р. Это он ей прощал. Но Вайнштейн никогда бы не заподозрил ничего дурного в том, что жена его Гарриет сняла вместе с одним из лучших его друзей дом в штате Мэйн, не оставив ему даже адреса, хотя и продержалась там три года. После того, как он узнал о них всю правду, Вайнштейн просто-напросто не хотел ее больше видеть — вот и все! Вообще-то его половая жизнь с Гарриет закончилась рановато. Собственно, спал он с ней всего трижды. Впервые — в день их знакомства, во второй раз — в ночь высадки американцев на Луне, и в последний — проверить, не болит ли еще спина после того, как месяцем раньше на нее свалилась штанга. «Ничего в тебе нет, Гарриет! — оправдывался Вайнштейн. — Кожа да кости. Каждый раз, когда во мне поднимается желание, я вынужден сублимировать его в высадке дерева в Израиле. Ты напоминаешь мне мою мать». (Речь идет о Молли Вайнштейн, да упокоит ее Бог, которая души в нем не чаяла и готовила лучшие в Чикаго голубцы по рецепту, считавшемуся фантастическим до тех пор, пока не выяснилось, что она начиняла их гашишем.)

Для половой жизни Вайнштейну требовалась иная женщина. Лу-Анн, например. Секс был для нее искусством. Единственное, что в ней раздражало, — она тотчас же сбрасывала с ног туфли. Однажды он попытался смягчить ее нрав тем, что дал ей почитать книжку об экзистенциализме, но она ее с досады съела. Впрочем, в сексуальном отношении Вайнштейн и сам считал себя неполноценным. По крайней мере, у него были сильные сомнения относительно длины. В собственных носках рост его равнялся 4 5'', хотя. правда, в чужих он мог достигать 5 4''… Да, женщины были его серьезнейшей проблемой, и он это понимал. С каждой, кто заканчивал колледж с хорошим аттестатом, он чувствовал себя импотентом. С секретаршами и машинистками зато вел себя гораздо вольнее. Впрочем, если женщина печатала быстро, больше 60 слов в минуту, Вайнштейн смущался и ни на что не оказывался способен.

Вайнштейн позвонил в дверь, и Гарриет тотчас же вышла на порог. Как всегда, подумал он, она выглядит расползшимся жирафовым пятном. Это сравнение считалось у них смешным, хотя они никогда его не понимали.

— Привет! — сказал он.

— О, Айк! — сказала она. — К чему эти формальности! Она была права: что за глупое приветствие! Вайнштейн презирал себя за неумение здороваться.

— Как дети, Гарриет?

— У нас их никогда не было, Айку

— Вот я и думаю, что 400 долларов в неделю — многовато для содержания потомства.

Она прикусила свою губу. Потом Вайнштейн сделал то же самое: прикусил ее губу.

— Гарриет! — сказал он. — У меня мало денег. Яйца не идут, и виды на завтра еще хуже.

— А если занять у этой шиксы?

— У тебя все, кто не еврейки — шиксы!

— Ладно, забудем об этом.

Вайнштейн ощутил внезапное желание поцеловать ее или кого-нибудь еще.