Я есть кто Я есть - [14]

Гиллель также говорил: «Не сторонись людей; не будь самоуверен, пока жив; не осуждай ближнего, пока не станешь на его место; и не говори себе, будто возьмешься за учебу как только найдешь время, ибо в этом случае времени не найдешь никогда».

Он говорил еще: «Если человек, как боров, — он не убоится согрешить, и муж неотесанный не станет святым. Застенчивому не научиться ничему, вспыльчивый муж не может служить учителем, а человек чем-либо озабоченный не постигнет мудрости. Следует еще помнить, что там где нет мужчины, следует действовать как мужчине».

Он говаривал ещё:

Чем больше плоти, тем больше червей. Чем больше богатств, тем больше забот. Чем больше женщин, тем больше ворожбы. Чем больше наложниц, тем больше разврата. Чем больше рабов, тем больше воровства. Но: чем больше Закона, тем больше жизни. Чем больше ученья, тем больше мудрости. Чем больше споров, тем больше истины. Чем больше праведности, тем больше мира. Кто создает себе славу, создает ее для себя. Кто изучает Закон, уготовляет себе жизнь в грядущем мире.

Пирке Абот, гл. 1,2

Гиллель сказал: «Не стой где сидят, и не сиди где стоят. Не плачь где смеются, и не смейся где плачут».

Тосефта Беракот, 2

Некий язычник заявился как-то к Шаммаю (знаменитый коллега и оппонент Гиллеля — Н.Д.) и сказал: «Я бы, пожалуй, примкнул к твой вере, когда бы тебе удалось раскрыть весь смысл вашего Закона за то короткое время, пока мне удастся устоять на одной ноге». Шаммай замахнулся на него посохом и погнал прочь. Язычник пошел потом к Гиллелю, который угадал в нем правдоискателя и ответил так: «Что ненавистно тебе самому, не смей делать и другому, — вот и весь наш Закон; все остальное — комментарий. А теперь иди и решай!»

Шаббат, 316

В течение двух лет школы Гиллеля и Шаммая вели меж собой спор на такую тему: чем же оказалось сотворение человека — благом или злом? В конце концов они сошлись на том, что было бы лучше вовсе не создавать человека, но раз уж он сотворен, главная его задача — постижение смысла прошлых и обдумывание своих будущих действий.

Эрубин, 136

Сказал реб Абба: «Целых три года школы Гиллеля и Шаммая вели дискуссию по какому-то вопросу, и каждая упорно отстаивала свою точку зрения. Наконец раздался Небесный Глас: „В обоих мнениях заключена сущая правда, но истинными следует признать слова гиллелевской школы“. Спросили: „Ежели оба мнения справедливы, отчего же тогда предпочтение отдано Гиллелю?“ Ответ был таков: „Оттого, что питомцы Гиллеля обходительнее и учтивее: они знакомят слушателей как со своим мнением, так и с мнением противника, и прежде, чем привести свои доводы, называют доводы оппонентов“».

Эта история учит нас тому. что Господь Бог почитает и возвышает именно скромных и самокритичных.

Там же

ДУХ СВЕТСКОГО ЕВРЕЙСТВА: ИОСИФ

С политическим закатом Израиля и началом диаспоры открывается новая глава в развитии еврейского духа: тесный контакт с чужеродной цивилизацией приносит ему непривычные для него формы выражения. Чаще всего — это жанры, кристаллизованные новой цивилизацией, настаивающей на своей элитарности по отношению ко всему прежнему. Таковой оказалась греческая культура, разделившая единый мир знания, веры и чувства на бесконечно дробящийся, с первого взгляда систематический, но по существу неестественно-схематический ряд «дисциплин» и жанров, подобно тому, как единому и цельному Богу евреев она противопоставила насильственно упорядоченный сонм «узко специализирующихся» богов. Эллинизированные евреи, приняв формальные особенности нововведеной цивилизации, хоть и перестали мыслить во всеохватных категориях Библии, сосредоточиваясь теперь уже на какой-либо конкретной отрасли духа (этика, религия, философия, история, литература и др.); и хоть уже не с прежней постоянностью занимались непосредственным изучением Библии, — тем не менее, привнесли в новые формы особенности традиционного еврейского мироощущения, как бы утверждая на самом пороге христианского летоисчисления все то же сакраментальное «Я есть Кто Я есть».

Нагляднее всего проявилось это в писаниях и в судьбе Иосифа Флавия. Он родился в Иерусалиме (37 г. н. э.) в прославленной семье Хасмонеев и умер в Риме (105 г.), где служил в качестве личного советника и историка императоров из рода Флавиев, по распоряжению которых ему еще при жизни был установлен памятник, а его сочинениям отведено почетное место в народной библиотеке. До начала литературной деятельности Иосиф был одним из военачальников иудейской армии в Галилее, сражавшейся за независимость от Рима. Потерпев, однако, сокрушительное поражение, он сдался на милость врагу, что, понятно, оказало влияние на его репутацию среди соотечественников. В то же время, несмотря на далеко не восторженное к нему отношение со стороны многих его критиков, вряд ли можно отказывать ему в глубоком патриотизме, который проявлял себя тем сильнее, чем отчаяннее стеремился Иосиф искупить вину за бесславное решение прислуживать врагу. Всю свою деятельность в период жизни среди завоевателей Иосиф направляет на ослабление враждебности Рима к евреям и их наследию.

Ниже — выдержки из его очерка, направленного против популярного александрийского юдофоба Апиона.