Я - эль Диего - [77]

— Шесть с половиной… и еще пять сотых.

Три дня спустя я сидел на базе в Бэбсон Колледж, пил чай «мате», наслаждаясь парой часов свободного времени, которые предоставил нам Басиле. Было жарко, как и во все остальные дни, но на нас это не оказывало никакого влияния. Мы радовались жизни словно дети. Болтали о каких-то пустяках с Клаудией, с Гойкоэчеа, с его женой Аной Лаурой. И тут появился Маркос Франки, с кошмарной миной на лице. «Кто же умер?» – подумал я. Он взял меня за плечо и отвел в сторону.

— Диего, я должен поговорить с тобой один на один. Послушай, результат твоей допинг-пробы после матча с Нигерией оказался положительным. Но ты не беспокойся, наши руководители разбираются…

Последние слова я уже не расслышал; я развернулся и пошел обратно, ища глазами Клаудию… Я практически ничего не различал вокруг, мой взгляд был затуманен слезами, а мой голос дрожал, когда я произносил эту фразу:

— Мы уезжаем с чемпионата мира.

И разрыдался как ребенок.

Мы пошли вдвоем, обнявшись, по направлению к моему номеру 127, и там меня прорвало… Я бил кулаками о стену и кричал, кричал, кричал: «Они отымели меня, понимаешь?! Отымели в жопу! Отымели как никогда раньше, и мне придется пройти сквозь это!».

Никто из тех, кто был со мной, не решался мне что-нибудь сказать – ни Клаудия, ни Маркос, ни дорогой Кармандо, бедняга… В то, что «начальники разбираются», не верил ни я, ни кто-либо вообще. Я знал… знал очень хорошо, что пришел конец.

Даниэль Болотникофф отправился в Лос-Анджелес, где должен был пройти повторный анализ, вместе с Серрини и одним из руководителей АФА, Давидом Пинтадо. На самом деле Серрини не должен был ничего делать, потому что его даже не было в официальном списке делегации. Также туда полетел доктор Карлос Пейдро, который был нашим кардиологом и помощником врача сборной, этой головки члена Угальде.

Мир словно обрушился на меня. Я не знал, что мне делать и куда идти. Я должен был «выйти к народу», но не хотел расстраивать остальных ребят. Мы должны были отправиться в Даллас, где сборной предстояло провести матч с болгарами, и у меня каждый раз екало сердце, как только я представлял себе, что меня не будет там, на поле. У меня не было ни малейшего желания говорить что-либо тем, кто был в курсе всего. Может быть, в глубине души у меня и жила надежда, что наши руководители, улетевшие в Лос-Анджелес в составе делегации, что везла с собой повторный анализ, сумеют что-нибудь сделать, что они мне поверят, примут во внимания, как я рвал жопу, тренировался три раза в день, но… Если бы они меня видели!

29-го июня, в среду, мы приземлились в Далласе, и когда мы входили в отель, впереди всех шел я. На мне была униформа сборной, черные очки и синяя шапочка «Микей», которую подарили мои дочери. Все камеры были направлены на меня, но так бывало и раньше; мне было не впервой находиться в центре внимания. По-прежнему еще никто ничего не знал, и для меня было очень приятно увидеть в толпе улыбающиеся лица моих друзей-журналистов. Многие из них бились за меня, защищали меня, и теперь наслаждались тем, что я сумел взять реванш, что я стал прежним Марадоной. Если бы они знали то, что знал я! Как же мне было больно носить все это в себе!

В тот же самый вечер, за сутки до матча, мы отправились на стадион, «Коттон Боул», чтобы изучить состояние поля, как это обычно делается на чемпионатах мира. Я прекрасно знал, что завтра меня здесь не будет, что мне не позволят быть здесь. Не все мои товарищи по сборной знали правду, поэтому их очень удивляло, что я был более молчалив, чем обычно. Я даже не коснулся мяча, а просто пошел по направлению к противоположным воротам и остался стоять там, сжимая в своих руках сетку как заключенный.

Когда мы уже собирались уходить с поля, на трибуне, где обычно сидят журналисты, начался какой-то переполох. Они узнали! Я видел, как Хулио Грондона направился туда с поля, и убыстрил шаг. Я слышал, как мне кричали: «Диего, иди сюда, один вопрос! Марадона, ну, пожалуйста, подойди!». Я даже не посмотрел в их сторону, только поднял руку, чтобы поприветствовать их. Я простился с ними. Я сделал это – простился. Когда поле осталось позади и я уже должен был скрыться в подтрибунном помещении, я повернул голову и увидел Грондону в окружении двух тысяч микрофонов и камер. «Начальники все это уладят», — сказал мне Франки. Холодок пробежал по моей спине, но я сумел взять себя в руки.

К вечеру «лобби» отеля превратилось в ад. Уже весь мир знал эту новость. Сперва все подумали на Серхио Васкеса, которому выпало идти на допинг-контроль вместе со мной и которого до этого пичкали разными таблетками, чтобы поставить на ноги. Но потом все узнали, что речь шла обо мне.

Теоретически переговоры все еще продолжались, но в последний момент, когда я пытался заснуть, дверь ко мне в номер распахнулась, на пороге появился Маркос и произнес: «Диего, все кончено, второй анализ также дал положительный результат». Узнав об этом, Аргентинская федерация футбола решила вывести меня из состава команды. Я уже больше не имел отношения к национальной сборной.