Я - эль Диего - [50]

Когда наконец-то Арппи Фильо сделал тот жест, который я заметил вполглаза, когда закончился матч, и на стадионе «Ацтека» были слышны лишь крики находившихся там аргентинцев – мексиканцы хранили молчание – я начал плакать… Как мне было не плакать, если это всегда со мной случалось в самые выдающиеся мометы моей карьеры? А этот был ее вершиной, пиком. С Кубком Мира в руках мы отправились в раздевалку, и там стали поносить на чем свет стоит весь мир, тот мир, который был против нас. И посреди всего этого со мной произошло кое-что поразившее мое воображение…

— Ну идите же, Карлос, идите! Раскройте свою душу! Скажите все, что у вас копилось внутри, кричите! — сказал я Билардо в ярости, потому что мы двое знали, сколько нам пришлось пережить – много, слишком много. И он со слезами на глазах ответил мне еле слышным голосом…

— Нет, Диего, оставь… Я давно уже этого хотел, дай мне подумать лишь об одном человеке, о Субельдии.

Он вспоминал об Освальдо Субельдии, своем учителе… Тогда я почувствовал себя таким ничтожным, все вокруг было словно в тумане, а я не знал, что сказать. Его оскорбляли, поносили на чем свет стоит, а он не хранил никакой обиды и не радовался свершившейся мести… Он был чемпионом мира, выиграл все и… не таил обиды… Этот образ Билардо навсегда остался у меня в памяти… А я продолжил кричать, оглушенный и машущий футболкой у себя над головой, посреди всего этого бардака, что царил в раздевалке, с Галиндесом, целующим образ Святой Девы Луханской, который мы всегда ставили в угол… Все прыгали на скамейках и кричали как ненормальные: «Э-то все для них, для су-ки-ных де-тей!».

Это был какой-то выброс эмоций, мощнейший выброс. Я никогда не забуду ту атмосферу в раздевалке, это искусственное зеленое покрытие на полу, белые шкафчики, луч солнца, пробивающийся сквозь окна, и мы… Счастливые.

Затем мы отправились на базу… ставить на уши наш дом. Мы сдержали свое обещание покинуть ее только после того, как закончится чемпионат. Мы обнимались, крепко обнимались, а потом выполнили еще одно свое обещание: совершили круг почета одни-одинешеньки по полю, на котором мы тренировались! По тому самому полю, на которое мы пришли сразу после приземления в Мехико и там дали следующую клятву: мы прилетели сюда первыми, а улетим последними. У нас оставалось время лишь на то, чтобы собрать чемоданы, но складывая одежду, мы переглядывались с Педрито Паскулли и кричали друг другу:

— Что ты делаешь, несчастный чемпион мира!?!?

Чемпион мира, чемпион мира… Мечта исполнилась. Сейчас я говорю, что в те невообразимые дни в Мексике Бог был вместе со мной. Когда кому-то плохо, он может наговорить что угодно, и моим большим триумфом тогда стало то, что мы посрамили клеветников и злопыхателей… Но все равно было достаточно тех, кто продолжал гнуть свою линию, кто говорил, что уровень чемпионата был посредственным, почему мы его и выиграли; что Аргентина победила только благодаря мне.

Сегодня я должен сказать, что сборная стала чемпионом не только из-за меня. Я внес свой вклад, остальные мне помогали, и победили мы все… Поэтому я хотел, чтобы этой победе порадовались даже те, кто безжалостно нас убивал.

Я пережил это всем сердцем, как переживаю каждое событие в моей жизни. Нужно было принять это все как есть, и сейчас я повторяю: это был выдающийся триумф аргентинского футбола, который, к сожалению, пока не повторился… Но, увы. Этот триумф так и остался на футбольном поле. Наша победа не опустила цены на хлеб… Если бы футболисты могли решать насущные проблемы людей, насколько лучше мы бы играли!

Я думал об этом, стоя на балконе Каса Росада,[29] откуда мы приветствовали людей, собравшихся на Майской площади… И рядом со мной стоял… президент! Альфонсин – человек, при котором вернулась демократия. Были и все эти «пончики» – даже О'Рейлли, который еще несколько месяцев назад хотел убрать Билардо. Но в тот момент мы были королями… Я уже был знаком с Альфонсином, я его знал; он принял меня еще до выборов. На мой взгляд, он сделал очень много важного в начале своего правления, но потом… Ему кое-чего не хватило, чтобы довести задуманное до конца. И до сих пор мы находимся в поисках выхода.

На самом же деле тогда мне было ни до Альфосина, ни до политиков. Я думал о людях.

Я чувствовал себя рядом с ними; если бы это зависело только от меня, я бы схватил флаг и бросился бы в толпу… Пока я стоял на этом балконе, в моей голове промелькнуло все: Фьорито, «Архентинос», «Бока»… все. Все мечты исполнились.

Когда я вернулся домой, там была уже целая толпа людей. Они вытоптали сад Тоты, которая при виде причиненного ущерба чуть не сошла с ума, они пели, дудели в трубы, приносили мне подарки… Мой дом на улице Кантило, в Вилья Девото, превратился в туристическую достопримечательность Буэнос-Айреса. Тем временем глава города, Хулио Сагьер, присвоил мне звание Почетного гражданина. Шло время, а люди продолжали идти. Я не верил своим глазам! Я говорил, что так нельзя – ни ради Марадоны, ни ради кого-либо другого… Я попытался поставить себя на их место и увидел себя мальчиком, стоящим у дверей дома Бочини. Я могу понять – тебе нравится, что делает тот или иной человек, и ты хочешь, чтобы он об этом знал. Однако в чем была виновата моя семья, я не понимал, почему мы должны были жить, закрывшись от всего мира… В один из таких вечеров, я заставил войти в дом двух ребят, стоявших за оградой, потому что мне было их очень жаль, очень сильно жаль. Я немного поиграл с ними в футбол, а мама смотрела на нас и не могла поверить в происходящее. Мне кажется, они так и не осознали, что были со мной, но мне было так жаль, так жаль…. В глубине души я чувствовал, что все эти почести, внимание к моей персоне – все это чересчур… Я всего лишь выиграл мундиаль.