Я - эль Диего - [36]

Это не значит, что я не был согласен с моими партнерами или, наоборот, они со мной. Но получалась так, что во главе всего этого мятежа стоял Марадона. Но якобы Марадона подначивал всех исподтишка! Марадона – и исподтишка! Мне нечего было скрывать от тренера, я не стеснялся в выражениях, когда спорил с ним, порой дело доходило чуть ли не до драки… В чисто футбольном плане все неудачи в заключительных встречах имели место потому, что в середине поля у нас были серьезные проблемы: Романо выглядел разобранным, Баньи был откровенно плох, и Де Наполи, действовавший позади всех, разрывался налево и направо. Впрочем и мы, игроки атакующей линии, им не помогали, а тренер никогда не ставил четырех полузащитников. Когда же он вдруг очухался, мы были уже никакие… И решение внести перемены как раз в решающем матче с «Миланом» лежит на его совести. А наша вина в том, что мы терпели весь чемпионат никчемного Баньи, о чем я заявил в открытую, опираясь на голые цифры: «Если ты посчитаешь, что Марадона забил 15 мячей, Карека – 13, Джордано – 10, тогда… Ты увидел? Невозможно проиграть чемпионат. Но если ты забиваешь 10, а тебе – 12, о чем речь…».

В конце концов я вернулся в Буэнос-Айрес на взводе. Когда мы уходили в отпуск, клуб озвучил свое мнение: он поддержал Бьянки, продлил с ним контракт на год и открыл дверь для того, чтобы дать пинка под зад четырем идеологам бунта: Гарелле, Феррарио, Баньи и Джордано. Для меня же словно ударом по яйцам стало то, что всю заслугу в том, чего мы достигли, руководители клуба отдавали тренеру. Тренеру! Так быстро они обо всем забыли? Я пришел в команду раньше него, боролся с ней за выживание, спорил с Ферлаино, говорил ему, что нужно купить одного игрока, другого… И что теперь? И это еще не все. Я попросил Ферлаино, чтобы он купил Чечо, Серхио Батисту, а он взял и купил бразильца Алемао. И как и во многих других случаях, дал коту молока.

Когда я вернулся в Италию в июле, то попытался фехтовать с пробками на острие. Местечком, выбранным для предсезонки, был Лодроне, и там я отправился к тренеру за разъяснениями, отправился защищать ту четверку «подписантов», попросив всех больше не открывать рта, а то с Бьянки продлят контракт на пять лет… Мы поговорили с ним, я не просил у него прощения или что-то в этом роде, но я понял, что единственным выходом для «Наполи» было продолжать с ним работать. Вот так мы и начали очередной этап.

Из первого круга сезона-1988/89, моем пятом в Италии, мне особенно запомнились два матча, два воскресенья подряд, которые я не забуду, покуда я жив. Сначала, в шестом туре, 20 ноября 1988 года, мы обыграли «Ювентус» 5:3 в Турине с хет-триком Кареки. И тут же, неделю спустя, 27-го, забили 4 мяча – 4:1 – «Милану» на «Сан-Паоло». Вы представляете себе, какими были болельщики «Наполи»? «Юве» и «Милану» – девять голов в двух матчах! Нашим врагом в том сезоне был «Интер» Рамона Диаса. Во встрече с «Болоньей» я придумал новый способ отмечать голы, танцуя танго… В тот самый день мои предки приехали посмотреть на меня, и я посвятил им этот танец.

И в то же время мы начали свой путь в Кубке УЕФА. Я бы умер ради того, чтобы завоевать международный титул, черт побери, этого мне как раз не хватало!

Когда настали праздники, до меня дошло, что в 1988 году я прошел сквозь все… Тот год я закончил обращением через прессу ко всем аргентинцам, думая о людях из ЮНИСЕФ, которые предложили мне сотрудничество: «Я бы сделал все что угодно для детей всего мира, особенно ради тех, кто больше всего нуждается, мне нравится видеть их довольными и счастливыми. Поэтому я переоделся в клоуна и наряду с остальными принимал участие в представлении в неаполитанском цирке Медрано. Там было больше трех тысяч детей, и среди них моя дочь, Дальмита. Поэтому я хочу сотрудничать с ЮНИСЕФ, чтобы помогать всем тем детям, что голодают и страдают. Я убежден, что это лучший способ закончить этот 1988 год… Поэтому я привез в Неаполь своих родителей, чтобы провести с ними Рождество, так как мы никогда не встречали его порознь, а также встретить с ними Новый Год… Этот 1988-й будет для меня незабываемым. Я пережил огромное разочарование, вызванное неудачей «Наполи» в чемпионате Италии, но радостей было намного больше. С одной стороны, мой лучший сезон здесь, и в то же время – возможность видеть, как растет моя дочь, возможность видеть мою семью собравшейся вместе. Это самое важное, что может быть у Марадоны в жизни… Я не прошу для себя ничего больше в этом 1989 году, который начинается. Как я всегда говорю, я боюсь просить слишком много. Я только хочу, чтобы мой ребенок, который в будущем у меня родится, пришел в лучший мир – без войн, без голода… Этого, в конце концов, я желаю всем. Счастливого 1989 года, Аргентина».

Этого, в конце концов, ожидал и я сам.

Тогда же появилась мысль сменить обстановку. На горизонте возник Бернар Тапи, который предложил мне все, что я хотел, и даже намного больше. Опять в отеле «Брун», где я находился затем, чтобы подписать очередной рекламный контракт, мы сели с ним за стол переговоров. С ним, прилетевшим на частном самолете, с Гильермо и с одним агентом, Сантосом. Тапи мне сказал: «Не будем говорить о цифрах, я даю в два раза больше, чем ты сейчас получаешь в «Наполи»… Я хочу видеть тебя в своей команде!». Смотри, дело ведь было не только в деньгах. Или, точнее говоря, это касалось не только меня, потому что «Наполи» мог получить…25 миллионов долларов! Но имели место некоторые мелочи, которые интересовали меня больше: вилла с парком на 6000 квадратных метров, чтобы там могла резвиться моя дочь, отдыхать моя семья, и бассейном – то, что мне обещали в «Наполи» и никогда не давали; может быть, потому что у них просто не было такой возможности. Мне уже порядком надоело слышать от нее: «Папи, пойдем играть на балкон! Ну пойдем на балкон!». И также – я об этом как-то обмолвился и сейчас признаюсь, что меня привлекало спокойствие, царившее во французском чемпионате плюс месяц отдыха в январе, как раз достаточно для того, чтобы съездить в Аргентину. По мне было бы идеальным вновь начать все с нуля. Но разве кто-нибудь разрешил бы мне уйти из «Наполи»? Неаполитанец, который бы предоставил мне свободу, был бы приговорен на муки вечные, все бы говорили: «Вот этот сукин сын – тот, кто позволил уйти Марадоне».