Я дышу! - [8]
Но моего появления почему-то никто не заметил. Тогда я окинула их взглядом, отметила, как они загорели, как красиво одеты и как им все это идет. Я с трудом узнавала некоторых своих одноклассниц, так они выросли, повзрослели, расцвели за одно только лето. Как же я ненавидела их в этот момент и злилась на себя за то, что выгляжу такой жалкой рядом с такими красотками.
Больше я не сказала ни слова. Только пыталась утешить себя: естественно, что они не обращают на меня внимания, ведь мы так мало общались раньше.Но в конце концов они обязательно заметят, что я тоже очень изменилась.
И тут я увидела среди них новенькую. Незнакомую девушку, вокруг которой царило большое оживление. Она что-то рассказывала, рассказывала так уверенно и увлеченно, что ребята ловили каждое ее слово. Я подошла немного поближе, мне хотелось получше ее рассмотреть. Не скажу, что она была так уж хороша собой: орлиный нос, угловатое лицо, бледная кожа и всклокоченная рыжая шевелюра — особенно завидовать нечему. Но при этом бездна обаяния. Возможно, все дело было в энергичном взгляде. Или в голосе, чистом, ясном, ровном — такой голос можно слушать часами. Девочка улыбалась. Она рассказывала, что недавно приехала из Америки, что детство провела в Сан-Франциско, еще что-то, теперь я уже не помню. Ее окружили плотным кольцом и слушали затаив дыхание. Я просто глазам своим не верила. В одну минуту эта новенькая сумела загипнотизировать весь класс. Как же противна она мне была!
Потом я узнала, что ее зовут Сара. Родилась она как будто в Париже, но все это время жила в Америке и только теперь вернулась домой.
У меня сразу же возникло предчувствие, что именно из-за этой новенькой не сбудутся мои честолюбивые мечты. И я оказалась права. Но в то время я не могла знать, что этим дело не ограничится.
Вот так в мою жизнь вошла Сара. И по сей день я не до конца уверена, что ее в моей жизни больше нет.
Я не сдержала своих обещаний, я просто не успела, Сара все смела на своем пути: мои мечты, надежды, все, что я поклялась осуществить. Стоило ей только появиться, и она становилась центром притяжения. Казалось, все принадлежит ей одной. Она делала что хотела. Я же молча следила за ней. Я снова превратилась в собственную тень. Между мной и остальными опять выросла стена. Лучше бы уж они плюнули мне в лицо, только бы не бросали вот так одну. Есть кое-что похуже презрения — это безразличие. Ощущение, что ты больше вообще не существуешь.
Все они были мне отвратительны. В том числе Сара. Отвратительно видеть, как они собираются вокруг нее, смотрят на нее чуть ли не с обожанием, прямо вымаливают у нее знаки внимания, словом, ведут себя как ее рабы. Их наивность просто поражала меня — Сара очень ловко нашла способ пользоваться своей неотразимостью. «Без вас она ничто. Только вы этого не понимаете. Вы круглые идиоты», — думала я.
Потихоньку я начала сдавать. Меня больше не волновали мои успехи в школе, да и успехов-то никаких теперь уже не было. Сама жизнь утекала у меня между пальцев.
Мои родители ничего не понимали. То я поглощала еду тоннами, то крошки в рот не могла взять. Бывало, я засовывала два пальца в рот, чтобы меня рвало до крови, — я надеялась, что выплюну вместе с пищей свое тело и спущу его в унитаз. Моя жизнь стала совершенно бессмысленной. Я жила только потому, что так было надо.
Я стала думать о смерти. Мне нравилось представлять свое тело прозрачным, бездыханным, неподвижным. И мне не было страшно. Иногда я рассматривала свои запястья с извилистым переплетением вен, и меня так и подмывало перерезать эти узелки. Я понимала, что смерть, конечно, хороший выход, но он для трусов: ведь это означало спасовать перед жизнью с ее безразличием, ее тяготами, ее тревогами. Но с сознанием полной и окончательной неудачи я ничегоне могла поделать. Зачем мне дальше жить, если это не жизнь, а черт знает что?!
Меня останавливала только мысль о горе, которое я причиню родителям. Иногда у меня случались просветления, я приходила в себя и начинала верить, что со мной не происходит ничего особенного, все это временные трудности, только не надо поддаваться отчаянию.
И все же в конце концов я не выдержала. В ноябре занятия физкультурой проводились на открытом воздухе: с утра мы бегали по набережным Сены. Обычно в это время года бывало довольно промозгло, но бег не отменяли ни при какой погоде. Мы отмеривали километр за километром и отчаянно мерзли в спортивных костюмах, ноги немели, холодный ветер хлестал нас по щекам. Я всегда плелась в хвосте. У меня была астма и вообще слабые легкие. Мне не удавалось вдохнуть полной грудью, воздух останавливался где-то в горле, я с трудом выталкивала его обратно колечками белого невесомого пара. Каждый вдох камнем ложился на легкие. Я задыхалась, бежать становилось все труднее, ноги подкашивались, я переставала чувствовать свое тело. Эта проверка на выносливость превращалась для меня в настоящую пытку: больше всего на свете я боялась, что просто упаду, не выдержу нагрузки и задохнусь. Я бежала, сжимая изо всех сил в руке ингалятор на всякий случай. В любую минуту я могла прыснуть себе в рот и ничего не бояться.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Главный герой романа — бесенок, правда, проживающий жизнь почти человеческую: с её весенним узнаванием, сладостью знойного лета и пронзительной нотой осеннего прощания.«Мне хотелось быть уверенным, что кому-то на земле хорошо, и я написал «Лиса», — говорит Малышев. Его влечет все непознанное, необъяснимое. Из смутных ощущений непонятного, тревожащей близости Тайны и рождался «Лис»… Однажды на отдыхе в деревне услышал рассказ о том, как прибежала домой помертвевшая от страха девчонка — увидела зимой в поле, среди сугробов, расцветший алыми цветами куст шиповника.