Я дышу! - [22]

Потом она что есть силы встряхнула меня, словно хотела привести в чувство, но я и сама уже давно протрезвела. Я чувствовала на себе ее дыхание. Сара опять набросилась на меня с кулаками, но меня это не путало: я уже несколько лет ждала этого момента. Я даже радовалась каждому синяку, каждой царапине и воспринимала их не как заслуженное наказание, а как свою победу. Теперь нашу игру можно было назвать экстремальной. У меня заложило уши, и поэтому я с трудом различала, что кричит мне Сара. Я слышала ее голос, а смысл слов большей частью ускользал от меня.

— Ты жалкая тварь, Шарлен… Ты меня опозорила… Ты ни на что не способна…Мне осточертели твои выходки. Ты мне отвратительна…

Она бросила меня одну в темной и холодной кладовке. Я валялась на ледяном кафельном полу, прижавшись к нему лицом. Не смея дышать и открыть глаза. Потом я услышала за дверью голос Летиции:

— Можно мне войти, Шарлен? Нам надо поговорить! Пожалуйста, разреши!

Я ничего не ответила, и она ушла. Потом я услышала, как в гостиной пробило двенадцать часов, там встречали Новый год. Свой Новый год я встретила в той же кладовке, в пыли и в тумане. Я больше не думала, я ждала. Я просидела там почти три часа. Когда я наконец решилась встать, праздник еще не кончился. Я заметила кровь на полу и на своей одежде; видно, Сара все же поранила меня. Я бесшумно открыла дверь и вышла. Тихонько прокралась в нашу спальню и легла на кровать. Меня никто не видел.

На следующий день меня разбудил утренний свет. Голова была тяжелая, во рту все пересохло. На губах все еще чувствовался терпкий вкус крови, сама я была вся в пыли и грязи. В висках стучало. Тут же перед моими глазами возник образ Сары. Я вспомнила, что ночью меня мучил кошмар. Мне снилась яростная драка между мной и Сарой. Сара даже не стремилась ударить меня, а вот во мне кипела неукротимая злоба и мне хотелось прикончить ее. Но добраться до нее мне никак не удавалось, я молотила кулаками пустоту. Я не могла даже крикнуть, голос мне не подчинялся, слова застревали в горле. Сделав во сне последний отчаянный рывок, я проснулась. Проснулась, задыхаясь от бессильной злобы. И вспомнила все, что произошло накануне.

Я посмотрела вокруг: все еще спали.

Было тихо и спокойно, но я чувствовала себя ужасно. Я встала и вздохнула глубоко-глубоко, чувствуя, как мои легкие наполняются воздухом. Потом подошла к кровати, на которой спала Летиция, и стала тихонько окликать ее по имени, пока она не проснулась.

— Шарлен, это ты? Что происходит? Который час?

— Не волнуйся, все в порядке. Еще рано.

Скажи, где Сара, ее постель пуста. Ты не знаешь, где она спала?

— В комнате матери. Она сказала, что не хочет просыпаться сегодня утром рядом с тобой.

— Ладно, спасибо. Прости, что разбудила.

Я вышла из спальни и, крадучись, стала пробираться по главному коридору. Никто еще не встал. Дом казался брошенным, вокруг не было ни души. Я подошла к комнате Мартины, с величайшей осторожностью приоткрыла дверь. Проскользнула в комнату, и ноги сами привели меня к кровати, на которой спала Сара.

Наклонившись, я некоторое время разглядывала ее. Даже во сне она сохраняла презрительный, холодный вид. Даже во сне она, казалось, все держала под контролем, даже в этом состоянии она внушала мне страх. На какое-то короткое мгновение мне захотелось нарушить этот покой, разбудить ее, взорвать тишину пронзительным криком. И еще — увидеть ее мертвой, здесь, перед собой.

А потом я услышала шум в коридоре. И убежала.

Вернувшись домой, я ничего не сказала родителям, только поздравила их с Новым годом. А потом заперлась в своей комнате, как когда-то делала это в детстве, и закрыла ставни, чтобы комната полностью погрузилась в темноту. Одна в темноте я чувствовала себя спокойнее.

А потом я включила свет и разобрала все свои сокровища: фотографии, альбомы, дневники, письма, тетради, сувениры. За один день вся моя жизнь прошла перед моими глазами, все мое прошлое, которое я пыталась спрятать, забыть.

И это было очень неприятно. Я поняла, что до встречи с Сарой у меня все же была нормальная жизнь, было детство, которое принадлежало мне и только мне. Может, я и не представляла собой ничего особенного, но кем-то я все же была. Я была счастливой. Я была свободной.

Мои фотографии. Двенадцать лет: с друзьями во время каникул, у бассейна, на закате солнца, Воклюз, лето 1996 года. Десять лет: я стою между отцом и матерью, Басти-ан на корточках перед нами, на заднем плане наши гости, сидящие за столом, — это Рождество, 1994 год. Восемь лет; в пижаме, свернувшись клубочком под одеялом, на другом конце кровати — Ванесса, даты нет. Пять лет; маленькая девочка, смахивающая на мальчишку, с горящими глазами, на коленях у дедушки — осень, 1989 год. Два года: прекрасный летний день, соломенная шляпка, платьице в полоску, за руку с мамой, на прогулке. Два дня: родильный дом, мама держит меня на руках, рядом отец. Они улыбаются, у них взволнованный вид. Глядя на эту фотографию, я расплакалась.

Оказывается, моя жизнь не всегда была такой ужасной. Меня любили и, может быть, еще любят. По крайней мере, для моих родителей, брата, Ванессы и, наверно, для кого-то еще я была человеком, я была частью их жизни, а они — моей. У меня закружилась голова. И меня затошнило.