Я, дьяволица - [40]

Мне хотелось расплакаться. Белету не требовались такие декорации, чтобы попытаться соблазнить меня. Ему даже толпа людей «Под головой Анубиса» не мешала приставать ко мне и делать аморальные предложения.

Я разочарованно вздохнула. Даже мой кот прижимался ко мне по ночам. Мозг у него был размером с мячик для гольфа, и то он был сообразительней.

Я повернулась к Петреку спиной, прижимаясь лицом к подушке и сдерживая слезы. Петруша стал тихо похрапывать. Понимаю, мы ужасно устали. Прикончив спагетти, мы оба едва сдерживали зевки, но я все же думала, что он меня хотя бы обнимет.

Что со мной не так?

Конечно, мне было не заснуть. Даже на минутку. Все это время я думала о нем, о том, что он лежит так близко, но находится дальше, чем был раньше. Я не могла даже обнять его сама – это выглядело бы, будто я навязываюсь.

Или нет?

Все-таки я не решилась, хотя мне очень этого хотелось.

Это напомнило мне слова одного парня. Он спросил, люблю ли я его. Я ужасно испугалась. Я его не любила, мы даже не встречались – так, пару раз куда-то сходили вдвоем. Но мне не хотелось делать ему больно, поэтому я сказала, что еще не думала о любви. Примерно месяц спустя он снова спросил, люблю ли я его. Я тогда была зла – он выбрал слишком неподходящий момент – и рявкнула: «Снова ты начинаешь?!» Прекрасно помню, как он сказал мне тогда, что я черствая.

Была ли я черствой? Возможно, немного зажатой, потому что я ужасно волновалась из-за него: боялась, что сделаю что-нибудь не так и он подумает, что я дурочка. Но была ли я черства? Может, дело было именно в этом? Может, он тоже думал, что я черствая, и поэтому даже не попытался меня соблазнить?

Я снова повернулась к нему. Он во сне ловко воспользовался моментом, когда я свернулась калачиком у самой стены, перевернулся на спину и занял теперь почти всю кровать.

Я вздохнула и слегка подтолкнула его, чтобы он подвинулся и мне было куда лечь. У меня не получилось сдвинуть его даже на миллиметр.

На секунду показалось, будто он проснулся, но его дыхание снова выровнялось. Он даже не пошевелился и продолжал лежать, как лежал.

Ненавижу свою жизнь… Ой, простите – у меня ее теперь нет.

Я снова повернулась на правый бок и уставилась в стену. Не могла уснуть.

Где-то под утро Петруша проснулся и повернулся в мою сторону, обнимая меня за талию. Я улыбнулась и поправила подушку. Почувствовав какое-то движение, он убрал руку.

Черт бы его побрал. Ну просто черт бы его побрал…

18

Мы валялись в кровати до девяти утра. То есть я лежала. Он спал… Я провела пальцами под глазами, убирая темные круги – напоминание о бессонной ночи.

Я была зла и обижена. Он меня даже не обнял. Наверное, я ему совсем не нравилась… Трудно было принять то, что он, очевидно, считал меня такой страшной.

Утром, когда он ушел, трижды убедившись, хорошо ли я себя чувствую, и извинившись, что он заснул (он собирался бодрствовать), я обняла Бегемота и расплакалась. Кот шершавым языком слизывал соленые слезы с моих щек, а потом перестал, уткнулся своей мордочкой в мою шею и терпеливо сносил мои слезы, капавшие на его шерстку. Наконец я успокоилась.

Я поставила кота на пол и вытерла лицо. Пора взять себя в руки. Может, Петруша просто очень устал и поэтому сразу уснул? Да, наверняка так и было. В конце концов, я тоже жутко устала.

Хм… и все же я не уснула.

Это потому, что я слишком много думаю. Вот и все!

– Я должна сходить накричать на Белета, – сказала я котенку. – Неизвестно, когда он снова попытается убить Петрушу.

Я вставила ключ в стену, усиленно думая о своем дьяволе. Когда передо мной появилась дверь, я заколебалась. Следовало бы постучать, но хотелось ли мне быть вежливой? Я дважды ударила кулаком по вишневому дереву.

– Заходи… – ответил мне его голос.

Я нажала на ручку и вошла во дворец родом из сказок «Тысячи и одной ночи». Громадная спальня в восточном стиле слепила бесчисленным количеством деталей, скульптур, украшений и орнаментов.

Круглая кровать, заваленная узорчатыми подушками, так и манила к себе. Интерьер навевал мысли о ревностно охраняемых тайнах восточных гаремов.

Я увидела Белета возле большого зеркала. Он стоял босиком на мраморном полу, на нем были только широкие, темно-зеленые шаровары, подвязанные на талии широким поясом.

Он не смотрел на меня – был полностью сосредоточен на прозрачной полоске ткани. Мне открывался прекрасный вид на его сильную мускулистую спину и столь же прекрасную рельефную грудь, отражавшуюся в зеркале. Оливковую кожу на спине уродовали только два черных, будто прижженных, шрама на лопатках.

Черные непослушные волосы лежали на опущенной шее, падая на лоб и щеки. Глаз его я не видела.

Тоже мне, Аладдин чертов.

Я подошла к нему. Подождала, пока он наконец соизволит повернуться ко мне, и, когда наши глаза встретились, со всей силы ударила его по лицу.

– Ты что себе вообразил?! Чего ты хотел добиться? – крикнула я, барабаня кулаками по его груди. – Ненавижу тебя!

Я снова расплакалась. Не знаю, плакала ли я потому, что Петруша чуть не умер, либо потому, что он совсем не обращал на меня внимания и ночью не предпринял никаких шагов в мою сторону.