Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - [17]

Я был на наблюдательном пункте, все это я видел прекрасно, команды передавали на огневую позицию. Проводная связь, где была, ее немцы перебьют под обстрелом, тогда мы вступали сами в связь по радио.

Я был на наблюдательном пункте, рядом в стороне немного командир полка стоял. Он уже тогда был подполковник. Осетин Кирсанов, ему, наверное, было лет 25–27. Ходил с большой черной бородой. Симпатичный мужик был, а нам что? По 17 лет еще, пацаны были. Мы его звали Батя. Но он за людей беспокоился как! — ой, берег! Никогда под огонь не сунет. Приходит ординарец к нему, предлагает перекусить немножко, как танкисты с пехотой в атаку пошли. Махнул рукой: «Потом»! Наблюдает все, с начала до конца наблюдает. Тот к себе отошел, а командир наблюдает. Ну, мы сидим, свое дело делаем.

Буквально дня через четыре — это началось 19-го, где-то 23-го — наши войска окружили Сталинград-то. Мы с севера зашли, а с юга кто был, зашли к северу и окружили группировку немцев. Потом целые части остались ее уничтожать — вы знаете, там до февраля бои были, потом уже Паулюс сдался.

А наш полк стал наступать дальше на юг, на Ростов и потом он дошел до Крыма, до Севастополя. Я, правда, там уже не был. Как окружили немцев, стал полк дальше наступать, а меня вызывает командир дивизиона и говорит, что мне надо ехать в училище, учиться на офицера. Я отказался, так как некому было на радиостанции работать. А действительно, Гаврилин погиб. Он был ранен сильно, его повезли в госпиталь — он по дороге умер. Антонов, командир отделения, — его ранили в живот. У него кишки и все вылезло, он просит нас его пристрелить: «Ребята, сколько можно мучиться!» Мы ему говорили: «Ничего! Подлечат, еще повоюешь!» Через два часа умер. Я один остался. Командир сказал, что новых радистов пришлют, а если ты не поедешь, то пойдешь под трибунал, и все. Разговор короткий! Пришлось ехать.

Иванов Александр Николаевич Житель Сталинграда

Мать — домохозяйка. Я один в семье был. Время идет. Наступает лето, и вот мы слышим информацию по радио и в газетах, что на Украине, под Изюмом и Барвенково, произошло сражение, в котором 70 000 наших бойцов пропали без вести, так описали! Ну как это 70 000? А слово «пропали без вести» означало: попали в плен. Такая формулировка. Ну и ясное дело, как мы потом узнали, несколько армий там немцы окружили, из-за неосторожности и просчетов наших командующих, и хлынули они двумя потоками: один — на Кавказ, за нефтью, а второй — сюда, на Сталинград, чтоб отрезать Центральную Россию от юга и ее экономически задушить. Вот две немецкие группировки начали быстрое наступление. Смотрим, по сводкам — заняли Ростов, пошли на Кавказ, заняли Краснодар. А тут, меж Украиной и Доном, много городов-то нет, станицы в основном. Обстановка тревожная. В городе войска, солдат много, зенитных батарей много — постреливали они, хотя никаких налетов не было. В начале августа первый налет небольшой — на аэродром несколько бомб сбросили, короткий налет и на электростанцию, но ничего особенного, причем об этом мы узнали только по слухам. Официально ничего не сообщалось о налетах, сарафанное радио работало, иногда правдивые слухи, иногда неправдивые…

Начинается вся страшная эпопея 23 августа 1942 года. Мы удивлялись: немцы уже на Дону — а тут у нас тишина, театры, кинотеатры работают, магазины функционируют. 23 августа в обед мы сидели ели и слышим гул сильный, нарастающий. Вышли на улицу — а там, на западе от одного края до другого, весь горизонт — черная туча! Это самолеты, несколько сот их было, в сопровождении истребителей. И в проекции получалось, они шли как что-то сплошное! Ну, понятно — идут бомбить. А до этого было распоряжение — по улицам и во дворах все рыли так называемые щели. И мы во дворе такую щель вырыли — глубокий такой окоп, метра два, накрыли его хорошо. В общем прятаться есть куда, в случае чего. На каждой улице были щели, вырытые зигзагом, и посередине улиц — прикрытые досками. Ну и началось. Начали бомбить и бомбили день и ночь целую неделю! Иногда вечером на час-другой перерыв — выходим мы — горит все! Город полосой идет, а они основной удар по центру делали. Не прицельно, а просто бомбят по всей площади. Где мы жили, там бомб не падало, а вот слышим, что в центре — там в основном взрывы и земля трясется. Это где площадь Павших борцов, дома вокруг площади, вокзал и туда дальше, севернее, были в основном высотные здания — 4–5 этажей — это уже высотка тогда считалась. Потом еще неделю бомбили, и мы по инициативе матери вынуждены были уйти. Там у нас река Царица течет с запада на восток. Берега у нее пологие и все были усеяны деревянными частными подворьями. В берегах были прорыты тоннели метра три диаметром. Народ там укрывался от бомбежки, мы там побыли день или два. Ни воды, ни еды — долго не просидишь, опять вернулись! Дом пока целый был. Так продолжалось с 23 августа примерно по 14 сентября. Мы и не знали, что там в городе творится. Это потом всю эту историю мы прочитали да нам рассказывали и немцы, и наши. А так знали лишь, что бомбили там. Потом обстреливать начали. Чуем, что это уже не бомбы, а снаряды летят и мины. Мы в щели укрывались и сидели. А 14 сентября утром мать меня будит: «Сын, вставай». Отец работал в областной больнице разнорабочим. И когда бомбежки начались, он почему-то там остался. Мы с матерью вдвоем были, она говорит: «Вставай, давай уходить, пожар начался!» Мы жили в начале склона Царицы. И пожар, раздуваемый южным ветром, шел с низов. Все ж деревянное, сухое, а дождей не было, сушь… Надо уходить. И мы ушли в центр. Обстрел. Бежим, люди вокруг тоже бегут, убитые валяются… Что в глаза бросилось — на улице стоит рояль черный. Как он там оказался? Некоторые дома разрушены, а подъезды в них еще целые — можно как-то укрыться от снаряда. Потом нам кто-то сказал: «Вот тут подвал есть и там есть места — идите!» Спустились — и в подвал. Там люди по углам, он такой полутемный, свет откуда-то идет, мы там притулились в уголочке. Два бойца наших: сержант, раненный в ногу, и с ним боец.