Я дрался на «Тигре» - [60]

5 августа железнодорожным транспортом нас отправляют в район Ахтырки, северо-восточнее Харькова. По прибытии сразу же после разгрузки нас бросают в бой. Идут ожесточенные оборонительные сражения. Командир роты попадает в плен к русским, лейтенант Вайнмайер снова принимает командование ротой.

– Отдельных членов экипажа могли дать в другой танк для замены?

– Да, если в другом экипаже кто-то погибал, то для замены могли взять человека из моего экипажа.

– Экипаж не был постоянным?

– Нет. Должен был бы быть, потому что это сыгранная команда. В начале войны так и было, но в конце, в 1944-м и в 1945-м годах, никто на это не смотрел.

Боевые действия под Ахтыркой обернулись ожесточенными оборонительными боями. В роте было всего 5 танков, которые распределили в пять взводов по одному танку в каждый. Как только нас выгрузили, мы немедленно пошли в бой. Там были очень тяжелые бои, там мы многих потеряли.

Во время одного из таких боев у меня с головы вдруг сорвало наушники. Люк был открыт, и после недолгих поисков я обнаружил в танке солидных размеров осколок мины – он и сорвал наушники.

– Вы там кого-нибудь подбили?

– Нет. И там нет. Я куда-то стрелял, по мне стреляли противотанковые пушки, но я непосредственно не видел, чтобы я кого-то подбил. У меня после ранения было довольно плохое зрение. Я должен был носить очки, но в танке в очках было плохо. В нормальной ситуации я не должен был бы воевать в танке, но у нас не было выбора, была нужда…

Наш танковый батальон во взаимодействии с танковым полком «Великая Германия» под командованием полковника графа Штрахвица без поддержки каких-либо других подразделений получил приказ атаковать позиции русских. Противник же так зарыл в землю свои танки, что были заметны лишь вспышки от выстрелов орудий. Иными словами, идентифицировать цель было крайне затруднительно. После того как мы понесли существенные потери, нам было приказано отойти. При отходе мой танк попал под огонь противотанкового орудия. Один из снарядов угодил в командирскую башенку, но отрикошетил, правда серьезно повредив смотровую щель. Еще один снаряд попал в кормовую часть – разрывом вспороло сварной шов между передней бронеплитой и боковым бронированием. Наши ремонтники сразу заявили, что сделать ничего не могут. Поскольку машина была в полном порядке, если не считать этих двух попаданий, я участвовал еще в нескольких операциях.

Когда мы в конце августа были в Полтаве, мой танк и еще одна машина были погружены на железнодорожные платформы для отправки в Германию. На этом моя карьера командира танка закончилась.

– Вы, как командир танка, могли как-то наказать вашего танкиста?

– Нет. Это должен был делать командир роты. Каждый проступок я должен был докладывать командиру роты, а он накладывал взыскание в зависимости от проступка. Были наказания, которые не мог наложить командир роты, они шли в более высокую инстанцию. Была так называемая книга взысканий, там было записано, кого, как и за что наказали, эту книгу должен был вести я, как старшина роты. Время от времени я должен был отдавать эту книгу командиру батальона, и он проверял, все ли там правильно, правильно ли наложены взыскания, иногда он наказание уменьшал или увеличивал.

– Какие были наказания?

– Начиналось с нарядов, потом было три дня ареста в казарме, человек сидел в казарме и получал только пару кусков хлеба, потом были более суровые наказания, этого я не знаю. В роте самое тяжелое взыскание было трое суток ареста. Но на войне было невозможно кого-то запереть на три дня, куда его было запирать?

– А как было с поощрениями?

– Я сейчас не могу вспомнить. Было поощрение, если кто-то себя проявлял в бою, его производили в следующее звание. Кто получил звание – тот поощрен. Или можно было получить внеочередной отпуск. Это было самое желанное поощрение.

– Кто принимал решения о поощрении?

– Командир батальона.

– Были изменения в тактике применения «Пантеры» по сравнению с Pz-III?

– Очень немного. Тактика была практически одинакова для всех танков. У нас были определенные схемы построений – линия, клин или широкий клин – это были базовые формы тактического применения. Их по возможности придерживались, разумеется, в зависимости от местности.

– Когда снаряд попадал по броне танка, как вы это ощущали, вы слышали удар?

– Мы очень мало слышали, потому что мотор был очень уж громким. Потом на нас были наушники. Если снаряд попадал, мы замечали, что танк подпрыгивает или останавливается. В России я стоял на развилке пяти или шести дорог. Я должен был наблюдать за дорогами, не идут ли русские. Там я попал под огонь русской крупнокалиберной артиллерии. Даже тяжелые танки, 45 тонн, подпрыгивали всякий раз, когда рядом падал снаряд.

– Было денежное вознаграждение за подбитые танки?

– Нет. Только ордена. За три атаки давали значок за танковый бой. Если подбить несколько танков, давали серебряный значок, потом золотой.

– Стреляли с ходу или с остановок?

– Всегда с коротких остановок, после которых по возможности меняли позицию, уезжали, потому что боялись получить снаряд в ответ. Была такая команда – «сменить позицию». Всегда надо было за что-то прятаться, за кусты, если была такая возможность.