Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки» - [32]
— Говорят, что обычно, когда сбивают истребителя, он и не видит, кто его сбивает.
— Конечно. Под конец войны мы стояли под Кенигсбергом. Возле города Пилау немцы поднимали аэростаты для корректировки артиллерийского огня. Нас послали парой их уничтожить. Ведомым у меня полетел молодой летчик Рожнев. Нашел я аэростат. Он был на земле. Мы зашли, проштурмовали — он загорелся. Делаем повторный заход, смотрю, мимо меня трасса проходит. Я маневр, смотрю — пара «кобр» выходит из атаки. Я прилетаю домой, докладываю: «Что же получается?! Свои бьют своих!» Разобрались. Оказалось, что это вылетал Леонид Быковец из 28-го гиап. Вроде он меня спутал с «мессером». Как он меня мог спутать, если в этом районе одни «фокки-190» были?! Он еще потом «героя» получил по блату. Сам москвич, а его тетя ведала торговыми организациями. Ездил в Москву, подарки привозил… Кстати, это был мой последний воздушный бой, если его так можно назвать, в Великой Отечественной войне.
— Как вам «кобра»?
— Хороший самолет. Кабина элегантная, просторная. Дверь, как в автомобиле. Зимой делаешь любую температуру. Не шумит, не обдувает. Вооружение хорошее. Легко в штопор входила? Вот такой случай был. Прикрываем штурмовиков. Я перешел с одной стороны на другую. Вдруг вижу, около меня разворачивается немецкий истребитель. Я на него. Прибираю газ — и он прибирает. Потом переводит самолет на горку и дает полный газ. Я за ним, но наддув больше 40 не даю. Он уходит вверх — и я иду. Потянулись вверх параллельно крыло в крыло метрах в 15 друг от друга с хорошим углом. Идем, идем. Скорость уже посадочная, миль 150, не больше, самолет дрожит, зависает. Тут он бах — свернулся. И я еле-еле с горки ушел. Но он-то первым свалился! Вроде упал он, но точно не знаю.
— Какой номер «кобры» у вас был?
— Не обращал на это внимание. Отличительные знаки полка — белые полосы на хвосте и фюзеляже, но вообще-то на это внимания не обращал.
— Звездочки рисовали?
— Ни в коем случае, это серьезно. Делом надо было заниматься.
— Где было тяжелее, в истребительной авиации или на У-2?
— Нет такого понятия — тяжелее.
— Где вам было комфортней?
— После войны на земле. Ты понимаешь, истребители тоже несли большие потери в воздушных боях. На У-2 ночью летали на хорошо защищенные цели — тоже свои неприятности. Война в любом случае — это плохо. Как-то можно к ней приспособиться, войти в ситуацию, быстрее решать внезапно возникающие задачи, но нравиться она не может. Я, например, никогда не трусил и был уверен, что, чем больше человек думает о себе, тем меньше о том, что он делает. Я не тратил внимания на спасение собственной шкуры — знал, что ей надо платить. Все внимание я сосредоточивал на выполнении боевой задачи, будь то бомбардировка цели или прикрытие группы штурмовиков.
Запомнилось еще, как своего единственного «мессера» сбил. Прикрывали мы бомбардировщики Пе-2. Они отбомбились и начали разворачиваться к себе. Откуда-то взялась пара «мессеров». Мы на них парой. Уцепился за ведущим. Поскольку бомбардировщики уже разворачивались домой, я решил: «Дайка его погоню подальше». Догнал его у самой земли. Подошел к нему близко и сбил. Вообще «мессер» очень хороший самолет. Маневренный, скоростной. Единственный недостаток — шасси, на пробеге мог развернуться, как и наш И-16.
— Насколько сложно освоить истребитель после У-2. От летчиков слышал, что тем, кто переучивался с У-2, пилотаж давался с трудом.
— Это зависит от человека. Даже если ты летишь на У-2, ты все равно летчик. Хоть на четырехмоторный тебя посади, ты и его приведешь. Что касается пилотажа, если человек морально и физически подготовлен, грамотный летчик, то он все осваивал хорошо.
— Как вас награждали?
— Когда летали на У-2, мы подчинялись ВВС 34-й общевойсковой армии. Командовал ею генерал Берзарин. Вот он мне и Мише вручал первый орден Красного Знамени летом 1942 года. Когда я переучивался в запе на истребитель, пришел орден Отечественной войны I степени. Этот орден на подвеске тогда котировался выше Красного Знамени. Вручал его Полынин, командующий 6-й воздушной армией. Ну а потом два ордена Красного Знамени получил, воюя на истребителях. Когда закончилась война, получил звание Герой Советского Союза. За войну в Корее награжден орденом Ленина и Красного Знамени. Последний орден Красного Знамени получил за освоение новой техники и полеты в сложных метеоусловиях.
Закончилась война. Мне «героя» присвоили. Я, честное слово, знать не знал, сколько я насбивал — считать их не входило в мою задачу. Если будешь считать — обязательно не вернешься. Я делал свое дело. Ведь воевали не для того, чтобы сбивать, а чтобы выполнить задачу — не дать атаковать бомбардировщиков или штурмовиков или не допустить бомбардировщики противника к линии фронта. Ни разу задачу сбивать не ставили. Хотя мы ходили на свободную охоту, но мне не приходилось встречаться с воздушным противником. Когда домой иду, там мог проштурмовать паровоз, колонны. В 1947 году начали переучиваться на МиГ-9. Базировались в Калинине. Машина была еще не совершенная. Аварий и катастроф было много. Где-то в 1949 году, я уже к тому времени был инспектором по технике пилотирования дивизии, дали МиГ-15. В 1950 году нашу 5-ю гвардейскую дивизию направляют в Китай в район Мугдена. Потренировались там сами, потом дают команду, переучить китайских летчиков на МиГ-15. Вот так я два полка китайских летчиков переучил. Можно сказать, из ничего сделали летчиков. Вообще, они педантичные, внимательные. Общались через переводчика, ну и, конечно, кое-какие фразы выучили. Самое трудное — это руководство полетами. Учили их на Як-17, а затем сразу выпускали на МиГ-15. Летчик заходит на посадку. Я ему говорю через переводчика: «Пониже», а переводчик понял: «Низко». Летчик тянет ручку и сваливается. Этот эпизод нас заставил самим командовать. Сам брал микрофон и руководил этими полетами по-китайски, что мог. До того наблатыкались на китайском, что когда нам прислали переводчика из Москвы и мы с ним пошли в магазин, то китайский торговец меня понимал лучше, чем его.
