Я – дочь врага народа - [84]

– Когда говорил?

– Да только что! Неужели не помнишь?

Теряя лицо, комсорг шипит:

– Зассыха поганая!

Перед Лизою почему-то сразу исчезает нутро кабинета; перед нею зимняя река Тара. У проруби стоят валенки… Туда следы проложены, обратных следов нет… Из холодной глубины проруби глядит на неё лицо Толи Аверика, а может, Коли Грачёва?

Лиза медленно берёт со стола полный графин, цедит воду в кресло – повыше комсорговых колен…

Так же, не торопясь, идёт из кабинета, на пороге оборачивается, предупреждает:

– Один в кабинете не оставайся! Подкараулю!

Эх, Коля…

И через два месяца Вера на работу не выходит. Вернее, в цехе она появляется, но лишь затем, чтобы написать заявление об увольнении. У неё родился сын – инвалид. Причина несчастья, как решили медики, работа с вибрацией.

Вера кем-то напугана, чтобы открыто сказать Лизе правду; передаёт её с большой осторожностью. Становится ясным, что с данной частотой вибрации молодым людям работать нежелательно…

Лиза дожидается, когда горестная мать уволится, затем ставит в ячейку ящика очередное изделие и заявляет:

– Тут я больше не работаю!

– Что это на тебя нашло? – спрашивает мастер.

– Не хочу рожать уродов! – отвечает она.

– Сперва замену себе найди…

– Я вам Грачёва нашла, теперь пусть он ищет…

Это говорится при Коле. Никакой подлости в словах Лизы нет; она уже успела его предупредить о возможных последствиях вибрации. На что парнишка убеждённо ответил:

– Буду принимать монашество.

У Коли глубоко верующий отец расстрелян так же, как у Лизы, в 37-м! Дед-священник оказался на Камчатке. Однако он умудрился и оттуда заповедать внуку: прежде – Бог, затем – Родина, потом – всё остальное!

И вот эта самая Родина предстаёт перед Колею в образе заводского комсорга, образ которого можно набросать такою перефразой: не так страшен чёрт, как его малютки…

Он позволяет членам своего комитета пресекать в комсомольцах проявление «особых» мнений, ставить, кого следует, «на вид», делать документальные выводы…

А Коля не комсомолец. Он и в ремесленном не учился. Потому не обязан, как «чижики», отрабатывать на заводе трёхлетнюю принудиловку. Но ютится Коля на той же мансарде, где и выпускники училища, поскольку живёт с матерью в пригороде.

Рабочий день на заводе с восьми до семнадцати, затем – вечерняя школа до двадцати одного. А зима лютая, снег обильный, транспорт – только русским крутым словом по нему оттянуться…

Так что мансарда для Коли – выход из положения.

Но этот выход оборачивается для Коли входом в преисподнюю!

На барачном чердаке комсомольцы-атеисты редкий вечер не устраивают над ним потехи: то бойкоты, то стенгазетная сатира, то записочки с вольными стихами…

Примыкают к издёвкам и комсомолки – вроде Пельдуски…

Лизу такие вздорища вынуждают вспоминать детдомовские меры «воспитания».

Но досаднее всего то, что она бессильна перед комсомольской бандой. Такую опухоль чужого ума оторванными пуговицами не напугаешь…

А тут ещё в заводской газете «Знамя труда», за пару недель до праздника – 8 марта, с восторженным предисловием комсорга Бориса Владимирова публикуется её стихотворение, сопровождаемое многими похвальными эпитетами.

Похоже, кем-то из девчат оно выкрадено из тумбочки Лизы:

Что от жизни человеку надо?

Как на это отыскать ответ?

Одному достаточно лампады,

А другому нужен целый свет!

Горы – восходить, не возвышаться;

Море – углубляться, не тонуть;

Друг – чтоб в мелочах не затеряться;

Отчий край, где можно отдохнуть.

И любовь нужна – для обновленья,

Но не всем дано любить уметь:

Одному хватает угожденья,

А другому – проще умереть!

В конце февраля мансарда переселяется в новое общежитие, где и Лизу, и Колю принимают в свои комнаты удручённые необходимостью «позорного» соседства куражливые юнцы…

А тут публикация в заводской газете нового Лизиного стиха:

Значит, враки всё это,

Нескончаемый бред?

А любви на планете

Не бывало и нет?

Значит, кто-то однажды

Очень глупый и злой

Обошёлся неважно

С человечьей душой?

И стихи, и обеты —

Сусальность вестей?

Значит, сердце поэта —

Барахолка страстей?

Если мир так увечен,

Если это не бред,

Для чего же к нам вечность

Снизошла на сто лет?!

На этот раз стих сопровождается комментариями комсомольского актива:

«На кого тут намекает знакомый нам автор? На Бога?! Хотя Бог у неё здесь и глупый, и злой, но тем самым она и признаёт, как Грачёв, его существование…»

«Спросить надо у автора – может, она имеет в виду нечистую силу? Но, признавая чёрта, она тем самым утверждает существование Бога!»

«До каких пор мы будем терпеть в своём коллективе эту бесовщину?»

Жаль – активисты не знают, что комсомолка Елизавета Быстрикова ко всему прочему пишет ещё и афоризмы, один из которых уверяет:

То, что Небом нам не послано,

Отрицать не может плоть!

Даже отрицаньем Господа

Утверждается Господь!

Узнали бы, турнули бы из комсомола и сами бы… послали её – к чёртовой матери!

Самое начало сибирской весны, а дырявый снег уже исходит на солнцепёках грязными, но радостными слезами. С ним заодно ликует Лиза: скоро можно будет уединяться – в парках, на скамейках бульваров…

И вот… Нате вам – пятое число марта месяца! По всей стране непролазная, воющая, дикая лавина смертельной страсти… Не извернуться, не продохнуть…