Я – дочь врага народа - [47]

Сани уже стояли в соседнем дворе, у самого крыльца. Меренок ещё не был выпряжен. Девочка перелезла к сенной двери прямиком через обшивни. Она не стала отряхиваться, не догадалась поправить платок, а вкатила туда, где её никто не ждал, встрёпанным пугалом.

Четыре пары глаз воззрились на неё с недоумением, словно увидели живую нечисть.

– Чего тебе, деточка? – первым пожелал узнать аптекарь.

Но Мария тут же сбила Нюшку с толкового ответа вопросом:

– За мной, что ли, прислали? Беги скажи: через час буду. Ну чего стоишь? Ступай, когда велят!

– Погодите, Мария Филипповна, – мягко остановил её аптекарь и догадливо произнёс: – Видите, ребёнок растерян. Думаю, ч-что ему меня не хватает для ответа?

И от Марии он опять обратился к Нюшке:

– Ребёнок сейчас немного погуляет по улочке, подождёт, когда взрослые свободными станут. Они потом понятливее будут для ребёнка такого хорошего, чтобы он захотел рассказать им свою нужду. Согласна, милая девочка?

Заворожённая его голосом Нюшка кивнула, но с места не сдвинулась.

– Ты же у-умница, – продолжил Борис Михайлович, – ты же меня поняла. На улочку, милая, на улочку… Надо уметь немного ждать…

С Марииной подачи Нюшка оказалась в сенях. Но дальше не пошла; опустилась у двери на корточки, чтобы выходящие могли вспомнить про неё.

А в доме тот же голос так же ласково, но очень слышно спросил:

– Ну-у же, голубчик! Ты у нас ч-что-о? Намерен и дальше так шали-ить?

Протяжённость произносимых аптекарем слов уползла для Нюшке аж за деревню, но оттуда никто не откликнулся. Однако Борис Михайлович не продолжил говорить короче, словно сам пополз туда же за ответом:

– Я бы, голубчик ты мо-ой, очень хоте-ел бы, ч-чтобы с тобо-ою сейчас разговаривал сам прокуро-ор. Он уме-ет это делать успешнее меня. То, ч-что у нас… работают теперь законы вое-енного времени… неужели не понимаешь?!

Ответом аптекарю было глупое молчание.

Зато у двери понимала Нюшка, что втолковывает Борис Михайлович «голубчику»; жалко, ответить не могла. А вот почему молчал «голубчик», это явно озадачивало и Нюшку, и аптекаря. Не то его тупость, не то трусость привели наконец аптекаря в тупик. Он оставил «голубчика» в покое, чтобы обратиться к Осипу:

– Меня, понимаете ли, Осип Семёнович, только моя доброта остановила, ч-чтобы сразу от вас не отвязаться. За неё бы следует и мне самому подставить голову для прокурора. А поделом… Так вы ещё сумели вынудить и Степана Матвеевича со стеклом для вас рисковать… Вы не скажете ли, Осип Семёнович, за ч-что меня Господь наградил такими любезными сотрудниками?

Аптекарь замолчал. И опять не дождавшись ответа, вдруг заговорил грубо:

– Разве вам, голуби, не следует уважать добродетель? Вы же на ней паразитируете. Без неё куда бы вы теперь были, ч-чтобы никто не мог вас найти? Или вы надумали, чтобы я вам перестал мешать?

Аптекарь говорил так резко, словно готов был разогнать «голубей», готовых вроде как самого его куда-нибудь отправить в полёт. Только вот Нюшке показалось, что и тётя Маруся, и Осип Семёнович, и здоровяк Фёдор уже сидят у аптекаря в кармане…

– И вообще… – подвёл Борис Михайлович жирную черту под своим говорением. – Ехал я сюда, слушал я вас, думал я здесь и решал, ч-что сегодня вы сами, Осип Семёнович, передо мною признаетесь, ч-что директор детского дома из вас никудышный. Я правду говорю или наоборот?

Ответом опять была тишина.

– И решилось мне, – продолжил аптекарь, – видеть с этой минуты на вашей должности нашу милейшую Марию Филипповну. Или кому-то здесь о чём-то возразить захотелось?

– Я хочу возразить, – сказала Мария. – В качестве кого этих проходимцев намерены вы оставить тут со мною? Такие помощники меня угробят…

– Нельзя нервничать! – успокоил её аптекарь. – Эти двое станут служить лучше, как пограничники… Если Фёдор допустит себя до новой проказы, так я для него лечебницу уже распахнул. Там ой как широко двери для него открыты! Пусть прямиком бежит, не вихляет… Его там поймают такие тёплые руки, ч-что ни в какую другую жизнь больше вернуться ему даже и в голову не придёт…

– И запомните, – обратился он напрямую к «пограничникам», – Марию Филипповну слушать, как еврей слушает свою маму! Ты, Фёдор Осипович, будешь теплом сироток снабжать. Пару месяцев поработаешь даром. Надо же чем-то платить добрым людям за твои стеклянные шалости? Ты, Осип Семёнович, остаёшься в полной зависимости от директора. И всё, и на том решили! А теперь мы обедаем, – закончил Борис Михайлович разговор, – и Осип Семёнович сопровождает меня обратно в Татарск…

Нюшка в сенях поняла, что о ней забыли, что никто в дом её не позовёт. Потому сразу распахнула дверь, шагнула через порог, уставилась на аптекаря, который через пару секунд сказал:

– Господи Боже мой! Деточка! Ты ещё здесь?! Удивительное терпение!

Мария же ухватила её за воротник, тряхнула, спросила:

– Уйдёшь ты отсюда или нет, паршивка?!

Жалея Катерину и Сергея, дома девочка ещё терпела Мариины выходки. Другое дело здесь! Здесь её сердечко не замерло от уважения к присутствующим. Чтобы оторваться от тёткиного захвата, она резко присела. Вскочила уже свободная, сказала вольным голосом: