Я, депортированный гомосексуалист... [заметки]

Шрифт

Интервал

Андре Мальро: «Гомосексуальность, исключая гомосексуалиста из буржуазной среды, позволяет ему лучше видеть пороки своего класса; она заставляет понять положение дел с такой ясностью, с какой не может никакая политическая партия». (Цит. по: Jean-Louis Bory, Comment nous appelez-vous deja?, Calmann-Levy, 1977, p. 132.)

20 января 1933 года Гитлер становится рейхсканцлером. Ему сорок четыре года. Через две недели он издает закон «О защите народа». В ночь с 27 на 28 февраля рейхстаг подожжен человеком по имени Ван дер Люббе, молодым гомосексуалистом, вероятно, жертвой манипуляций. Это позволяет Гитлеру немедленно свернуть все гражданские свободы. 8 марта открываются первые концентрационные лагеря. Уже через пятнадцать дней работают пятьдесят лагерей. Через год, 30 июня 1934 года, подготовленная Герингом и Гиммлером «Ночь длинных ножей» позволяет Гитлеру, прикрывающемуся лозунгом о «гомосексуальном разврате», избавиться от СА и их руководителя Эрнста Рема.

У истока всех этих манипуляций — фигура Ван дер Люббе. «Нацистская пресса писала о поджигателе рейхстага Ван дер Люббе как об агенте большевистского заговора. Для коммунистов и демократов он сошедший с ума гомосексуалист. В действительности он оказался жертвой различных пропагандистских призывов, от которых в те времена пострадали гомосексуалы. Он — антигерой нашей истории, в которой по-настоящему противостояли друг другу только чудовища больших современных государств. Размолотый противостоящими друг другу сталинизмом и нацизмом, Ван дер Люббе — сигнал о судьбе, которая нас ждет: непонятая жертва, без адвоката, предвещающая тотальное истребление». (Gui Hocquenghem, Gai Pied, № 1, avril 1979.)

«В 1870 году эльзасцы уже пережили разгром армии, потерявшей Эльзас за два дня и раздавленной врагом, вчетверо ее превосходящим, не сумев мобилизоваться вовремя и несмотря на отчаянное сопротивление». (Jean Ritter, L'Alsace, PUF, 1985.)

«Хлынувший через две недели после того, как Петен заявил о богатых перспективах, открывавшихся для Франции новой политикой коллаборационизма, о которой было объявлено в Монтуаре, поток крестьянских семей, священников, монахинь, в соответствии с планом радикальной германизации, который немцы категорически запретили разглашать, явился для общества своего рода электрошоком». (Rita Thalmann, La Mise au pas, ideologie et strategie securitaire dans la France occupee, Fayard, 1991, p. 55.)

«Эльзасское население, преимущественно католическое, было очень встревожено тем, с каким остервенением немецкие власти обрушились на религиозные институты, неприкосновенность которых сохранялась веками, независимо от смены режимов и правителей, в силу особой специфики региона. Ведь рейх сразу заявил, что не обязан соблюдать условия конкордата 1801 года, заключенного Францией с Римом, и не хочет распространять на Эльзас и Лотарингию договор от 1933 года, заключенный с Германией». (Rita Thalmann, p. 62.)

Об отделениях и разделах французской территории см. Риту Тальманн, там же.

«В трех департаментах Эльзаса и Лотарингии партийная канцелярия приказала с 6 августа 1940 года упразднить названия местностей, улиц, таблички на памятниках, афиши и вывески на французском языке. Французский язык в школе был запрещен». (Rita Thalmann, p. 55.)

«Единственным способом заставить французов понять выселение евреев было дать им самим право применять этот закон». (Rita Thalmann, p. 146.)

Эльзасцу Камилю Эрреману было двадцать восемь лет, когда он был арестован, допрошен и затем в декабре 1940-го выслан в «свободную зону»: «Я с 1933 года знал, что немецких гомосексуалов депор-тировали: эльзасские друзья услышали об этом в Германии от других друзей-гомосексуалистов, живших в страхе, что на них донесут. [...] Меня арестовали потому, что моя фамилия фигурировала в досье французской полиции после с пристрастием проведенного суда, на котором от всех участников потребовали назвать известные им имена. Нашлись идиоты, которые принесли записные книжки с подробными адресами и многое выболтали. Так с 1933 по 1937 год были выданы сотни людей. Суда так и не было. А что касается комиссара в Кольмаре, составлявшего эти списки, он оставался на посту вплоть до конца войны». (Отрывки из: Gai Pied Hebdo, № 62, 26 mars 1983.)

Ненависть нацистов к гомосексуалам носила вполне расовый характер: «Гомосексуальность была преступлением, но не с точки зрения морали или религии, а с точки зрения расы». (Olga Wormser-Migot, Le Systeme concentracionnaire, Paris, 1968.) Это же подтвержает и Жан Буассон: «Евреев истребляли потому, что они наносили ущерб чистоте расы, а гомосексуалов — потому, что они наносили ущерб воспроизведению расы». (La Triangle rose, ed. Robert Laffont, 1987, p. 51.)

За несколько дней до кончины знаменитый эльзасец—участник Сопротивления Эме Шпиц, арестованный гестапо во время выполнения своего 31-го задания в Дижоне, связной сети Клебер Уранус между свободной и оккупированной зонами, и приговоренный немецким военным трибуналом к казни, оставил ассоциации гомосексуалов «Давид и Ионафан» следующее неопубликованное свидетельство: «Главной задачей гестапо в Эльзасе была охота на гомосексуалов. Их работу облегчила французская полиция, передавшая им досье на эльзасских гомосексуалов. Большую часть из них арестовали и отправили в лагерь Ширмека. К счастью, меня в их списках не было». (Свидетельство, появившееся в № 30 журнала этой ассоциации в декабре 1980-го.)

«Нам не были известны какие-либо группы или движения гомосексуалов в Эльзасе, но мы формировали дружеские товарищества в Страсбурге. Чтобы уйти от слежки, мы каждую среду встречались вечером в ресторане. [...] В утренние часы мы ехали на машине в кафе на окраине, которым владел один из наших людей. Пароль был: «Доктора из Селестата». Мы могли снять там комнату и до следующего утра делали все, что нам надо». (Свидетельство Эме Шпица, там же.)

«Тот, кто практикует гомосексуальную любовь или хотя бы думает о ней — наш враг». (Journal des SS, 14 mai 1928.) Европейский фашизм, следуя культу мужественности, настойчиво преследовал гомосексуалистов. В Италии времен Муссолини гомосексуалистов обвиняли в «преступлении против расы». Многим пришлось пережить долгие годы насильственного выселения, большей частью на острове Сан-Домино-Тремини. (Об этом снят фильм Этторе Сколы «Особенный день».) Эти высылки не всегда признаются государственными властями Италии. (См. свидетельство депортированного итальянца: Gai Pied Hebdo, 23 mai 1987.)

Редкое свидетельство со счастливым концом, принадлежащее женщине, приводится в работе Вальтера Кемповски: «В 1936 году я работала в книжном магазине, где один из сослуживцев был гомосексуалом. Они посадили его, собираясь отправить в Оранинбург. Тогда одна моя подруга шумно ввалилась прямо в гестапо: «Где он? Я без него жить не могу, моя постель безнадежно пуста...» Через десять дней они выпустили его с наголо обритой головой». (Allemands, le saviez-vous?, Encre, 1980, p. 48.)

Внутренний документ отделения гестапо в Мюлузе от 27 апреля 1942 года, содержащий перечень «превентивных полицейских акций» до этого дня, начиная с 27 июня 1940-го, включал в себя 230 человек, вывезенных в неоккупированную Францию под грифом «профессиональных уголовников», а также сутенеров и асоциальных элементов, и 120 человек под тем же грифом, не вернувшихся из французской эвакуации, как и 260 человек из их окружения. Таким же образом было эвакуировано 95 гомосексуалов и 19 человек из их окружения, 42 цыгана и 240 человек из их окружения. В тот же день немецкие власти в лагере Ширмека подтвердили наличие 33 «профессиональных преступников» и 9 гомосексуалистов, из которых 11 «профессиональных преступников» и один гомосексуалист находились под усиленной охраной, а также наличие 91 проститутки и 154 «тунеядцев, пьяниц и других антиобщественных элементов». Наконец, в «отчете полицейского надзора» были записаны еще 227 «браконьеров». (Отрывок из: Homosexualitat in der NS-Zeit, Fischer Taschenbuch, mars 1993, p. 273— 274.)

И все-таки надо упомянуть, как это и делает Ричард Плант, что, заметая следы, «нацисты в немецкой администрации старались составлять протоколы, делать записи и выносить разные приказы как можно непонятнее и дальше от истины». Например, немецкое население одно время путало схожие выражения: «концентрационлагерь» (концентрационный ) и «концертлагерь» (лагерь-концерт, традиционное место, где исполняют музыку) — «путаница, позволявшая им думать, будто заключенные играют на инструментах и расслабляются». (Walter Kempowski, p. 33 et 42.)

После облав на гомосексуалов их количество уменьшилось. Гомосексуальные пары находились под постоянной угрозой, а их семьи помалкивали. Как отмечает Ричард Плант, в Германии «у гомосексуалов не было контактов с внешним миром: редкие семьи осмеливались признаться, что имеют сына, брата, супруга или просто родственника, интернированного за нарушение параграфа 175». (Richard Plant, Rosa Winkel. Der Krieg der Nazis gegen die Homosexuellen, Campus Verlag, 1991, p. 133.)

В качестве секретаря приемного центра в павильоне Лионской ярмарки, принимавшего высланных из Эльзаса, Эме Шпиц (также и автор книги «Struthof, bagne nazi en France» с предисловием маршала Латтре де Тассиньи, изданной в 1970 году) отметит поименную высылку 91 гомосексуала с 1 июля 1940 года до конца декабря 1940-го.

Документ немецких властей от 10 мая 1941 года, в котором фигурирует Пьер Зеель, заключенный в мюлузскую тюрьму. Отмечен и его перевод 13 числа текущего месяца в лагерь Ширмека. Документ был извлечен из архивов тюрьмы в Мюлузе и передан Министерством юстиции 24 декабря 1984 года Пьеру Зеелю с пометкой заместителя директора: «Результат поисков, предпринятых мною в немецких архивах этого учреждения, — один этот документ, фотокопию которого я направляю вам».

Второе письмо от 26 сентября 1988 года, подписанное директором управления исправительных тюрем Мюлуза и содержащее тот же документ, указывает также: «Упорные изыскания в наших архивах не позволили определить ни дату, ни мотив ареста» (речь идет о пребывании Пьера Зееля в мюлузской тюрьме).

Многочисленные документы действительно только вскользь упоминают о Ширмеке, Форбрюхе или Ширмеке-Форбрюхе. Зато соседний лагерь Штрутгоф часто упоминается под названием «лагерь Нацвиллер». Его комендант Иозеф Крамер был после освобождения лагеря приговорен к смертной казни на Нюрнбергском процессе и казнен, в отличие от коменданта лагеря Ширмека. (Christian Bernadac, Les Medecins maudits, ed. France Empire, 1967, p. 122.)

Речь Генриха Гиммлера от 18 февраля 1937 года: «Когда мы пришли к власти в 1933 году, то обнаружили объединения гомосексуалистов. В них насчитывалось около двух миллионов человек. Это означает, что гомосексуалистом был каждый седьмой или восьмой из ста. И если это не пресечь сейчас, то заразная болезнь уничтожит наш народ. [...] Если этот порок продолжит распространяться в Германии и мы не сможем его побороть — это будет конец Германии, конец немецкого мира».

О цыганах в соседнем лагере Штрутгофе см. статью Жака Эрана о «медицинских опытах», жертвами которых они были. (La Revue d 'Alsace, nov. 1990.)

См. об этом блестящие работы Шарля Бене «L'Alsace dans les griffes nazies, organisations policiers nazies, prisons et camps de deportations en Alsace», том пятый, посвященный памяти Эме Шпица, а также «De Strathof a la France libre». (Ed. Fetzer a Raon-l'Etape, Vosges, 1980.)

Свидетельство о розовом треугольнике австрийца Ганса Хегера: «Розовым треугольникам оставаться на месте!" Грубый окрик после вызова летним вечером в июне 1942-го. Мы долго стояли в пустом дворе [...]. Нас перевезли из Заксенхаузена на кирпичный завод Клинкера. Нас трясло, потому что это место было слишком известно. Через два месяца, показавшиеся нам годами, нас осталось всего пятьдесят человек. Помню последний приказ перед тем, как нас разделили: сложить двадцать трупов, заливших всех нас кровью [...]. Помню, как появился пока здоровый юноша с розовым треугольником. Его постоянно вызывали, издевались, избивали, оставляли на целую ночь на морозе, вели под душ, потом связанного пытали горячей лампой в сочетании с ледяным душем — он очень быстро умер». (Gai Pied, avril 1979, № 1, p. 1.) Свидетельство, переведенное с немецкого языка, появилось in extenso в 1981-м в издательстве Персона.

Как дегенераты и просто нетрудоспособные, психически больные тоже были арестованы и истреблены: около двухсот тысяч в Германии и сорок тысяч во Франции за время ее оккупации. См. на эту тему работу Макса Лаффона, изучавшего функционирование в тот период психиатрического госпиталя Винатье в Броне под Лионом и особенно больницы в Клермоне на Уазе, где практиковались инъекции, эвтаназия и плохое кормление. Кошмарные последствия этого для пациентов, проанализированные в серьезных научных работах, были представлены «Медико-психологическому обществу» (Max Laffont, L 'Extermination douce, ed. de l'AREFPPI, domaine de Clermont, Le Cellier, 44850 Ligne. См. также об этом: Pierre Durand, Le train des foux, ed. Messidor, 1988.)

He отставали также психиатры и психотерапевты. Берлинское психоаналитическое общество, ставшее Институтом Геринга после самоуправного назначения его главой кузена маршала, поистине молниеносно приступило к работе: «Члены Института Геринга старались изо всех сил: комиссия по «излечению» от гомосексуальности и по стерилизации ее психологических корней, сотрудничество с организацией по предупреждению любого возможного мятежа рабочего класса и с Министерством войны — для разработки психологических характеристик с целью освоения уязвимых мест врага. Аналитическая запись о Франции настаивала на наследственном присутствии у французов расовых предрассудков. (Rolans Jaccard, Le Monde, 13 mai 1987.)

О евгенике и эвтаназии см. также досье Бенуа Массена, опубликованное в «Решерш» в декабре 1990, том 21. Что касается лоботомии, то есть удаления участков мозга, главным образом с целью изменить сексуальное поведение, ее продолжали применять в тюрьмах Франко до шестидесятых годов из-за доктора Мониша, главного врача мадридской тюрьмы. Изобретатель лоботомии в эти черные годы был ранен одним из своих пациентов. (Yves Navarre, Un jardin d'acclimatation, Flammarion, премия Гонкура 1980.)

Эме Шпиц: «В моей бригаде был молодой немец с розовым треугольником, привезенный из Дюссельдорфа, ему было двадцать семь лет. Он часто говорил мне: «Когда мы наконец будем свободны, я хочу прожить жизнь с тобой». Однажды СС его схватило, и больше я никогда его не видел. В лагерях смерти надо было все видеть, все слышать, но никогда ни о чем не говорить. Так я спас свою шкуру». (Там же, записано в июне 1980 года в Ингерсхайме.)

«Гомосексуалист — безнадежно больной в психическом плане человек. Он слабак и демонстрирует презренность своего существа во всех серьезных ситуациях. Гомосексуалист мыслит как совершенно больной человек и сам верит в то, что говорит. И естественно, гомосексуалист — идеальный объект для давления». (Генрих Гиммлер, речь от 18 февраля 1937 года.)

«Третий рейх провел уличные облавы и аресты немецких и эльзасских гомосексуалов. [...] Они были депортированы в концентрационные лагеря. Есть сведения о трехстах пятидесяти тысячах депортированных гомосексуалов. Мало кому из них удалось уцелеть. Эти жертвы останутся неупомянутыми в официальной истории». (Encyclopedie Hachette, 1990.)

О положении гомосексуалов в Бухенвальде, в блоке 36, выдержки из свидетельства Ярослава Бартла: «Мы работали в каменном карьере в невыносимых условиях, под постоянной угрозой расстрела эсэсовцами, под окрики и избиения бригадиров. Несчастные случаи и смертельные ранения случались еженевно; и дня не проходило, чтобы хотя бы один заключенный не был убит. Почти каждое утро [...] капо получал от СС листок с количеством заключенных, которые не должны были вернуться. [...] Одним из излюбленных развлечений бригадиров было избивать заключенных, когда они тащили вагонетки. За полчаса мы должны были поднять их на высоту пятьсот метров и потом отпустить вниз, обязательно придерживая, так как их вес сообщал им значительное ускорение. Если одна тележка съезжала с рельсов, то следующая давила заключенных, что приводило к тяжелым увечьям. Часто в медсанчасть привозили заключенного с раздробленной ногой. Однажды его там просто уморили: врач СС ввел ему смертельный укол». (Архив Бухенвальда. Цит. по: Homosexuelle Haftlinge im Konzentrationlager Buchenwald, Nationale Mahn und Gedenkstatte Buchenwald, 1987.)

Еще свидетельство о положении гомосексуалов в Бухенвальде, взятое из архивов лагеря: «X. Д., коммерческий служащий, родился в 1915, был арестован 20 марта 1938, когда нелегально появился в Праге [...]. Тогда же арестовали и его интимного друга, из которого выбили признание. Он был приговорен к трем с половиной годам тюрьмы как «опасный для нравственности». После того как он отбыл наказание, его отправили в ноябре 1940-го в Бухенвальд... Первым, что его потрясло по прибытии туда, были трупы заключенных штрафной роты, которые бросали к воротам, как мешки с зерном. Боле того, в тот же самый вечер повесился молодой гомосексуал, и все спокойно продолжали есть, не обращая на это никакого внимания [...]. 4 января 1942 года его отправили в медицинскую лабораторию, где испытали на нем лекарство от лихорадки, — там молодых гомосексуалов охотнее всего использовали в качестве подопытных кроликов. X. Д. победил болезнь, хотя позже мучился от сердечных приступов [...] Между тем новых прибывших гомосексуалов, арестованных по статье 175, быстро расстреляли в бункере».

Свидетельства о «медицинских экспериментах» многочисленны, особенно в Германии, и говорят о том, что гомосексуалов не щадили. Эжен Когон: «Опыты производились посредством инъекций медикаментов; если речь шла об операциях на гомосексуалистах, тут было много разных вариантов. Было много случаев пересадки синтетических гланд. Я был свидетелем смерти двоих из тех, на ком производились эти опыты». Свидетельство, представленное во время изучения «опытов» доктора Вернета, от 7 января 1947 года. (Цит. по: Bent, Ed. Persona, p. 152).

Процитируем еще Ги Хокенхейма: «Каторжный труд, медицинские опыты, особенно испытание живых тканей ожогами для проверки действия фосфорных бомб истребляли ряды гомосексуалов. Согласно дисциплине лагерей третьего типа, они не имели права заболеть: их перемещение в лагерный госпиталь было запрещено. Заболеть означало подписать себе смертный приговор». (Op. cit., р. 140.)

«В 1943 году Гиммлер принял решение просто-напросто кастрировать гомосексуалистов, ибо они упрямо отказывались измениться так, как от них требовалось [...]. Было обещано, что каждый гомосексуалист, которого кастрируют с его согласия, будет быстро освобожден за хорошее поведение [...]. Но когда таких выпускали из лагерей, то не давали вернуться домой, а отправляли на фронт». (Jean Boisson, p. 177—178.)

На Нюрнбергском процессе 1947 года главный врач Геббарт пытался оправдываться так: «Гиммлер был человеком, который мог одним росчерком пера отправить на казнь тысячи людей [...]. Он сказал мне, что опыты проводились в соответствии со специальными планами фюрера, а желание фюрера считалось государственным приказом. Я был связан клятвой верности СС». Цитируется по книге Жана Буассона, коорый добавляет: «Но уж конечно, никак не клятвой Гиппократа».

Тони Лене: «Большие потрясения в истории имеют сходную судьбу с теми, какие бывают в жизни человека. Их скрывают, заделывают бреши, но хотя память их отодвигает, они продолжают оставаться, вместе с эмоциональной травмой целостности, которой сопровождались». (Предисловие к работе: George Eisen, Les enfants pendant holocauste, Calmann-Levy,1993, p. 10.)

«B 1944 году я находился в Данциге. Там была судостроительная верфь. Женщин, привезенных из Штрутгофа, заставляли маршировать, построив по трое. За ними надзирали сто или сто пятьдесят женщин, одетых в черную форму СС; они носили сапоги и держали в руках хлыст, чтобы подгонять этих несчастных». (Свидетельство из работы: Walter Kempowski, p. 154.)

Вот пример издевательств над депортированными геями в Германии, принадлежащий циничному перу Рудольфа Хоша, начальника лагеря: «В Заксенхаузене гомосексуалистов сразу поместили в один барак. Работать их выгоняли отдельно от других в глиняный карьер. [...] Эта тяжелая работа, целью которой было их перевоспитание, по-разному влияла на различные категории гомосексуалистов. Если те, кто обладал живым характером и твердо решил отказаться от прежнего, оказывались способны к самому тяжелому труду, то другие медленно чахли. [...] Нетрудно было предсказать фатальный исход в том случае, когда болезнь или смерть отнимали у одного из таких его «дружка». Многие из них покончили с собой. [...] Были случаи, когда двое дружков вместе убивали себя». (Le Commandant d'Auschwitz parle, Maspero.)

Историк Франсуа Бедарида также отмечает: «В концлагерях цыгане и гомосексуалисты находились на дне лагерной иерархии. Их использовали на самых тяжелых работах. Так, например, одну цыганку, семья которой погибла в газовых камерах, использовали как «носильщицу трупов». Вместе с другими заключенными она должна была подбирать умирающих и относить их в могилу, где они часто еще агонизировали. Их добивали выстрелом в затылок». (Politique nazie d'extermination, Institut d'histoire du temps present, Albin Michel, p. 274.)

Знаменитый психиатр из Чикаго Бруно Беттельхайм, которого отправили перед Второй мировой войной сперва в Дахау, а потом в Бухенвальд, писал: «Выживали не те, у кого уважение к себе становилось меньше, а те, кто утрачивал его совершенно». (Bruno Bettelheim, Le С ur conscient.) «Но все-таки существует факт из истории концлагерей, что люди, имевшие религиозные или моральные убеждения, выживали гораздо чаще, чем остальные». (Выдержки из работы Сильвии Граффард и Лео Тристана «Les Bibelforschers et le nazisme» (ed. Tiresias, 1990) о депортации тысяч Свидетелей Иеговы Третьим рейхом.)

«Придавая такое важное значение вербовке молодежи, нацистский режим и не подумал предпринять какие-либо действия, чтобы самому отмыться от подозрений в гомосексуальности, которые постоянно высказывали коммунисты и западные демократы. И между прочим, напрасно: чем больше ярился нацизм, отправляя толпами гомосексуалов на уничтожение, тем больше подтверждал это обвинение, позорное и несмываемое, увлекая вместе с собой тысячи своих жертв в осуждение историей». (Guy Hocquenghem, Race d'Ep, ed. Libre-Hallier, 1979, p. 122.)

«9 августа 1942 года, во время заседания генерального штаба Гитлера на Украине, было принято решение ввести обязательную военную службу в Эльзасе-Лотарингии, который демонстрировал слишком мало рвения в ответ на призывы к записи в добровольцы». (Rita Thalmann, p. 63.) Так Гитлер мстил эльзасской молодежи, которую ему не удалось покорить. «Эльзасцы, силой призванные на службу вермахту, сражались против своих же братьев. От них этого и добивались — антиэльзасского расизма. Орадур-сюр-Глан. Там было много эльзасцев, служивших в армии не по своей воле. Некоторые бежали из немецкой армии, но репрессии обрушивались на их семьи. Бежать боялись. Зачем было убивать друг друга? Зачем было истреблять людей? Лицом к лицу столкнулись под деревом у излучины дороги эльзасец и немец, один на один, в дни освобождения деревушки под Кольмаром. Они смотрели друг другу в глаза. Ни тот ни другой так и не смог выстрелить». (Cyril Collard, L 'Ange sauvage, carnets, p. 105—106, Flammarion, 1993.)

Рассказан эпизод из действительно ужасной истории Орадур-сюр-Глан, происшедшей во время разгрома немцев, когда население этой маленькой деревушки было вырезано прямо в деревенской церкви, а ведь всех обвиняемых насильно забирали в немецкую армию. В Эльзасе это было воспринято как приговор всем, кто служил «по не зависящим от них причинам». Поначалу люди, призванные немецким военкоматом, пели «Марсельезу». (Jean Ritter, p. 66.) Из ста тысяч призванных силой выжили меньше половины. А осужденные эльзасцы из Орадур-сюр-Глан в конце концов удостоились президентского прощения.

Документ из секретариата по делам бывших депортированных и жертв войны от 11 февраля 1992 года подтверждает, что Пьер Зеель получил статус «человека, вынужденно работавшего во вражеской стране, на территории, оккупированной врагом, или на французской территории, оккупированной врагом» в период с 21 марта 1942 года по 26 сентября 1942 года, потом насильственно был призван в немецкую армию с 15 октября 1942 по 7 августа 1945 года. За перенесенные страдания и опасности Пьер Зеель недавно был вознагражден чеком в 9100 франков...

После убийства Рема и слухов о том, что в СА есть гомосексуализм, Гитлер повысил голос: «Мы без колебаний будем истреблять эту чуму до победного конца, даже в наших рядах». (Гитлер, речь от 11 сентября 1936 года.)

«Сколько бы администрация ни прославляла основную задачу вербовки новых рекрутов, сколько бы праздников в честь записавшихся ни устраивала, все-таки мало было тех, кто по собственной воле надевал униформу. Одни пытались избежать этого, ссылаясь на психическую неполноценность или туберкулез, бежали в Швейцарию или во французскую глубинку, другие разбрасывали враждебные листовки или протестовали прямо во время призыва. В некоторых местностях призывники приходили в казармы пьяные и распевали сатирические песни или даже «Марсельезу», размахивая при этом триколором». (Rita Thalmann, p. 63.)

Рудольф Хош, комендант Заксенхаузена и впоследствии Освенцима, писал в своих мемуарах: «Гомосексуалисты должны были работать днем и ночью; выпускали кого-то крайне редко». Жан Дане, ссылаясь на Мишеля Фуко, пишет, что «этот концлагерь был похож одновременно на больницу и птичий двор.

Садистские эксперименты или замаскированное истребление, восприятие гомосексуализма как медицинского феномена выражались здесь с самой ужасающей иронией. Ибо от теории гомосексуализма Хиршфельда до гитлеровской евгеники через «социальную опасность», какой считала гомосексуализм советская идеология, тянется одна и та же кровавая нить». (Guy Hocquenghem, p. 141.)

Писатель Кристофер Айшервуд в те черные годы был в Берлине: «Всенародно на площади Опера сожгли книги и документы Хиршфельда, какие смогли найти, вместе с его бюстом. Стоявший в толпе Кристофер сказал: «Это позор!», но вполголоса». (Книга «Cristopher et son monde», POL-Hachette, вдохновила создателей фильма «Кабаре».)

После двадцати лет экстремистской деятельности Магнус Хиршфельд, еврей и гомосексуалист, обратился в 1930 году с петицией от имени шести тысяч человек, подписанной Лу Андреас Саломе, возлюбленной Рильке, и тремя уже знаменитыми лауреатами Нобелевской премии: Альбертом Эйнштейном, Германом Гессе и Томасом Манном. Речь шла о том, чтобы упразднить в немецком уголовном кодексе статью 175, унаследованную от прусского законодательства, в течение шестидесяти лет определявшую гомосексуализм как правонарушение, покушающееся на общественный порядок. Во времена нацистов это правонарушение стало считаться тяжелым преступлением. Карой за него было от десяти лет каторжных работ до пожизненного заключения в психушку. Вермахт, при обнаружении гомосексуализма в своих рядах, боролся с ним — особенно после «Ночи длинных ножей», — применяя оружие на поражение.

Магнус Хиршфельд умер от остановки сердца 15 мая 1935 года в Ницце. Там и был похоронен, на кладбище, расположенном над морем, недалеко от Верди. В 1920 году он подвергся первым физическим насилиям. В 1923-м в Вене во время дебатов на него напали. Потом он лишился немецкого гражданства. Планировал открыть в Ницце свой институт.

А статья 175 дожила до 1979 года.

Ночные заведения, бары, кабачки и скверы зачищали специальные отряды национальной безопасности. Потом возникали объемистые полицейские и судебные досье. Доносы были выгоднее всего — они и процветали. Достаточно было одного подозрения. Обильный урожай собирали чувство личной мести и создание особых досье, где фигурировали более или менее высокопоставленные персоны. Так, по ложному доносу гомосексуалиста-проститутки, была разгромлена штаб-квартира генерала Фитча, который мужественно отрицал возведенный на него «поклеп». Тем не менее, его разжаловали, а проститутку просто расстреляли.

«Меня полиции заложил друг, которого пытали так, что он раскрыл имена и адреса всех гомосексуалов, которых знал. Осенним днем 1934 года — консьержка предупредила меня внизу — в моей гостиной ждал полицейский, который и препроводил меня в генеральный штаб гестапо. Это было после убийства Рема, и нацисты предприняли охоту на гомосексуалов, направив десант в злачные местечки, где арестовывали всех подряд. Я был известным актером. Меня много раз возили из тюрьмы в Колумбия-Дамм в гестапо для допросов. Потом поместили в тюрьму Лихтенбург, где, как мне показалось, содержали только гомосексуалов. Меня спасло только вмешательство Хайнца Гильперта, директора Немецкого театра в Берлине, который просил Гиммлера освободить меня, отрицая мою гомосексуальную ориентацию, хотя знал, что это не так». (Frank Rector, The nazi extermination of homosexuals. Stein and Day, Scarborough House, Briarcliff Manor, New York 10510, появилось в ежемесячном журнале для геев в Монреале «La Berdache», sept. 1981.)

См. об этом: Marc Hillel, Аu nom de la race, Fayard, 1975.

«Возьмите тысячу молодых девушек. Заставьте их совокупиться с сотней молодых немцев. Устроив сотню лагерей с такими порядками, вы одновременно получите целое поколение из ста тысяч детей с чистой кровью». (Доктор Вильбард Хентшель в «Дер Хаммер», дневнике национал-социалистской пропаганды, Берлин, том 640, с. 17.) Лагеря «Лебенсборн», как и концлагеря, и «окончательное решение вопроса», являются изобретением того же Генриха Гиммлера, покончившего с собой в 1945 году во время краха Германии. Он же заявлял: «Живущие гомосексуальной жизнью отнимают у Германии детей, которых они ей должны». (Речь от 26 января 1938 года.) Его преследует одна навязчивая идея — чистота крови и бурное воспроизводство расы: «У меня есть замысел разыскать немецкую кровь по всему миру. Мы возьмем все, что хорошей крови [...]. Мы украдем даже их детей и воспитаем у нас». (Речь от 8 ноября 1938 года и 4 октября 1943 года. Цит. по: Jean Boisson, op. cit.)

Сто тысяч белокурых польских детей, по подсчетам правительства этой страны, были вывезены нацистами, пишет «Жиче Варшавы» от 11 июня 1948 года. А японская армия во время Второй мировой войны хотя и не заставляла вывезенных женщин рожать насильно, но принудила к занятиям проституцией для своих солдат пятнадцать тысяч «гейш» из Северной Кореи. Совсем недавно Сеул решил возместить им ущерб. А японское правительство, свою ответственность все-таки признавшее, тем не менее отказывается взять на официальный учет сто двадцать одну выжившую. (Le Monde, 2 sept. 1993.)

См. об этом: Michel Tournier, Le Roi des Aulnes, Gallimard, 1970.

Здесь идет речь о газетных разворотах на черном фоне с нашумевшими фотографиями детей пяти лет и больше, подписанными так: «Кто может сказать нам кто мы, откуда приехали, когда родились? Мы будем благодарны вам за любую, самую незначительную информацию, касающуюся нашего прошлого.

Спасибо; писать в немецкий Красный Крест». Широко известный пример: «Поиск под номером 05170. Неизвестный. Есть основания думать, что его имя Ян Ромински, родился в 1941 году в Страсбурге в Восточной Пруссии. Ян ищет маму и других членов семьи. Его мать, предположительно Ирена Роминска, в 1942 году жила в доме 5 по улице Лидзабарска в Броднинке».

Листовка, сброшенная на Берлин авиацией союзников между двумя бомбардировками столицы рейха: «Террор. Террор был оружием Гитлера, когда он подчинил народ Германии и заставил немецкую республику служить своей партии. Террор применял Гитлер в Австрии, Чехословакии, Польше, Норвегии, Бельгии, Голландии, Франции, Югославии и Греции. Террор против гражданского населения. Осенью 1940-го — против маленьких городков Великобритании, чтобы поставить ее на колени. Сейчас Гитлер использует то же оружие против России. Но Гитлер просчитался. Война в России продолжается, и Великобритания сейчас гораздо сильнее, чем год назад. А их союзница — Америка. И сейчас мы начинаем отвечать на вызов Гитлера. Бомб станет все больше и больше. То, что вы пережили этой ночью, только первые капли, предвещающие близкую грозу. Бомбы дождем прольются на Германию. Таков наш ответ Гитлеру. Если вам это по душе, если вы хотели такой потоп, благодарите за него Гитлера. Это ему вы обязаны хаосом. Все ваши союзники, даже Венгрия, Румыния, Словакия, уже начали подсчитывать жертвы.

Но вы — вы не имеете права знать правду».

Эжен Когон, арестованный в 1938-м и хорошо знавший быт Бухенвальда, где провел семь лет, прежде чем 16 апреля 1945 года его освободили американцы, писал: «В высшей степени трудно, даже невозможно, избежать коллективной ответственности в условиях современных диктатур, если никакое коллективное или индивидуальное сопротивление не поднялось против этой диктатуры тогда, когда это было необходимо, с самого ее возникновения». (Walter Kempowski, p. 208.)

«Когда в 1945 году немецкие концентрационные лагеря открылись, по Европе и всему миру пробежала волна ужаса [...]. Но среди категорий жертв была одна, не стонавшая о множестве потерь и страданий, не встречавшая понимания ни в газетах, ни у властей, ни у организаций по защите прав интернированных: это гомосексуалы [...]. Они не вызывали никакого сочувствия у широких масс и, естественно, не могли рассчитывать на какое бы то ни было возмещение ущерба [...]. В лагерях их часто подвергали наиболее тяжелым издевательствам. Я сам видел молодого человека весьма женственной наружности, которого СС заставило перед ними сплясать; потом его повесили». (Анонимное свидетельство из «Rapport contre normalite», ed. Champ Libre, 1971, p. 112.)

«Главным препятствием после Освобождения был, без сомнения, отказ всех властей принимать в расчет депортацию гомосексуалов. И еще страх, сопутствующий чувству вины и очень часто толкающий жертв к сокрытию истинной причины их депортации, если речь шла о гомосексуализме. Ведь такое признание до шестидесятых годов, скорее всего, закончилось бы новым уголовным преследованием».

(Guy Hocquenghem, p. 137.)

«Эльзас был окочательно освобожден только в марте 1945-го. Страсбург был отвоеван в ходе ожесточенных боев неожиданной атакой американских войск, брошенных для остановки немецкого наступления в Арденнах». (Jean Ritter, op. cit., p. 66.)

«Особенно шокировало меня понимание того, что после возвращения из лагерей меня воспринимали как преступника, и более того, преступника самого худшего толка: педераста. Я никогда не добивался возмещения. Нам, педерастам, его не полагалось, хотя нас отправили в концлагеря без судебной санкции на арест. Это насилие над правом, недостойное поведение конституционного государства — без всяких доказательств оторвать человека от его работы, семьи и друзей, бросить в тюрьму, лишить всех прав, не позволить ему быть услышанным и получить защиту». (Bent, p. 146.)

«Понятно, что те, кому повезло избежать добровольного безумия или убийства нацистами, после того как вновь обрели свободу, остались душевно истерзанными, так что эта свобода уже не могла быть такой, как прежде, ведь отныне они становились пленниками собственных мучений». (Jean Boisson, p. 200.)

Во время последнего интервью Жан-Поля Сартра 23 февраля 1980 года ему задали вопрос о том, почему интеллектуалы молчат о продолжающейся десятилетиями депортации гомосексуалистов: «Почему в ваших политических работах нет ни слова об истреблении гомосексуалистов Сталиным и Гитлером?» — «Потому, что я не знал о таких расправах, были ли они систематическими и сколько людей пало их жертвой. Я не был в этом уверен. Историки говорят об этом очень мало. Я могу обвинить этих диктаторов в тысяче злодеяний, но не в этом, поскольку о нем я не знаю». (Gilles Barbedette, Claude Lochu, Jean Le Bitoux, Gai Pied, mars 1980.)

«Сам адмирал Дарлан, второе лицо в государстве, взваливший на себя, помимо обязанностей главы правительства, еще и временное исполнение обязанностей в Министерстве иностранных дел, Морском, Информации и Госсекретариате внутренних дел [...] потребовал у префектов, начиная с марта 1941 года, составлять «картотеку» французов, не поддающихся «национальному перевоспитанию», особенно состоящих в запрещенных партиях и ассоциациях, функционеров и агентов общественных объединений, простых работников и начальства». (Rita Thalmann, p. 259.)

После возвращения Лаваля адмирал Дарлан слетел со всех постов. Поэтому его официальный статус «преемника» маршала Петена был весьма сомнительным. Это не помешало ему 14 апреля 1942 года направить правительству следующую ноту: «Мое внимание привлекло важное дело о гомосексуалистах, в которое были замешаны моряки и гражданские лица [...]. Все репрессивные меры, какие я сегодня могу применить, это дисциплинарные взыскания в среде моряков. Нынешнее законодательство не позволяет никоим образом преследовать за это гражданских лиц [...]. Безнаказаность, которой они пользуются, лишь усиливает безобразия. Поэтому обращаюсь к министру юстиции, считая время для этого вполне уместным, с просьбой рассмотреть процедуру и текст закона, разрешавшего бы преследовать также и гражданских лиц».

Возможность наказания гомосексуальных действий людей моложе двадцати одного года, при том что гетеросексуальная зрелость считалась с тринадцати лет, была введена впервые с 1792 года после кодекса Наполеона, прекратившего уголовное преследование «содомитов». Через три недели, 8 мая 1942 года, проект этого закона уже лежал на столе главы государства. А еще через три месяца закон под номером 744, подписанный маршалом Франции и главой Французского государства Петеном, канцлером и министром юстиции Пьером Лавалем, государственным министром юстиции Жозефом Бартельми и государственным секретарем Абелем Боннаром 6 августа 1942 года, 27-го был опубликован в «Журналь оффисьель».

Дарлан был по спорным и до конца не выясненным причинам убит в летнем дворце в Алжире молодым человеком двадцати лет в рождественскую ночь 1942 года. (См. об этом: Alexis Wassilieff, Un pavillon sans tache, Grasset, 1986; Le Figaro, 24 decembre 1986.)

Вот что писал Мишель Турнье: «Этот закон был принят правительством Виши под немецким влиянием, как и принятые в то же время антисемитские законы. Для нацистов евреи и гомосексуалисты ничем не отличались. После Освобождения французская правовая система не придумала бы ничего иного, как сохранить и тот и другой законы. Но присутствие американской армии делало сохранение антисемитских законов невозможным. Их пришлось отменить [...]. Нацизм главным образом и определяется ненавистью к евреям и гомосексуалистам. Я знаю эту тему, поскольку изучал ее во время работы над «Лесным царем». Я прочел тонны документов как принадлежащих перу самих нацистов, так и на тему нацизма [...]. Кстати, так много говорят о еврейском холокосте, но никогда о холокосте гомосексуалов. Достойно интереса такое вымарывание части жертв концлагерей. Ведь за гомосексуализм было уничтожено восемьсот тысяч человек». (Michel Tournier, Gai Pied, № 23, fevrier 1981.)

Эта часть закона пережила и чистку уголовного кодекса от антисемитского и коллаборационистского шлака при правительстве де Голля после Освобождения. Она стала артикулом 3 статьи 331 и предусматривала наказание от шести месяцев до трех лет тюрьмы. Во время его президентства оно было даже ужесточено в 1962 году тюремным наказанием и двойным размером штрафа по сравнению с аналогичным преступлением гетеросексуального характера. Гомосексуализм получил название «социального бедствия» наравне с туберкулезом и алкоголизмом.

Пришлось подождать, пока под давлением прессы и ассоциаций Франсуа Миттеран наконец заявил: «Гомосексуальность должна перестать считаться преступлением». Принятая Дарланом через посредство Петена, эта статья была отменена только 4 августа 1982 года парламентом и сенатом по запросу Робера Бадинера, министра юстиции, во время первого семилетнего срока Франсуа Миттерана, заявившего с трибуны сената: «Франция обязана перестать игнорировать все, что она должна гомосексуалам».

Жан-Луи Бори, получивший Гонкуровскую премию во время Освобождения, 8 декабря 1945 года, за произведение «Моя деревня в немецкие времена», позже напишет: «Пройдя через репрессивные социальные поля, по стольким минным полям, гомосексуализм, познавая себя и принимая себя таким, каков он есть, вынужден был маневрировать, чтобы при этом жить своей обычной жизнью. Только осознав эти препятствия, преодолев их и отринув, можно представить себе границы того мира, который социологи немного напыщенно называют гомосексуальной вселенной». (Jean-Louix Bory, р. 88.)

«Высшая форма угнетения — это самоугнетение. Оно достигает цели, когда гомосексуал принимает и руководствуется концепциями добра и зла, полученными им от гетеросексуалов, и при том соглашается всю жизнь помалкивать». (Манифест гомосексуалов Лондона, 1975.)

Ги Хокенхейм: «Тридцать лет спустя Хегер перестал молчать. Он наконец осмелился рассказать о своем аресте — аресте молодого венского студента, о месяцах в тюрьме, о депортации в Заксенхаузен и потом в Флоссенбург. Его свидетельство подтверждает данные о сотнях тысяч жертв нацистского режима, попавших под запрет по параграфу 175. [...] Это отнюдь не повесть о герое, это антидневник Анны Франк, вывернутая наизнанку легенда о лагерях, открывающая для нас замалчиваемый холокост, истреблявший депортированных гомосексуалов, которым теперь отказывают в репарациях. Вот, очевидно, что означает сегодня быть гомосексуалом, знать, с каким геноцидом это было связано, и не иметь никаких надежд на возмещение ущеба». (Hans Heger, Les Hommes au triangle rose, 1981.)

Основанная на этой истории из жизни гомосексуалов в концлагере, написанная британским писателем Мартином Шерманном пьеса «Бент» была поставлена в Королевском Лондонском театре. («Со сцены, иудей и педераст, о горестях, невиданных на свете, счел долгом рассказать я без прикрас — их пережили два меньшинства эти».) Потом ее сыграли на Бродвее с Ричардом Гиром в главной роли, потом показывали в Театр де Пари 21 сентября 1981 года в постановке Петера Шателя и с Бруно Кремером в главной роли. («Одна из причин появления этой пьесы — рассказать публике нечто до сих пор остававшееся сокрытым. Здесь розовые треугольники как будто заслонили собой образ самих лагерей. В определенном смысле такие преследования продолжаются, они силятся захватить все общество, и вот здесь-то видна вся их злокачественность».) Проект экранизации пьесы Коста-Гаврасом с Ричардом Гиром в главной роли не состоялся. (Bent.)

Жан-Пьер Жоэкер: «Иногда трудно снова переживать воспоминания, особенно если для этого приходится погружаться в ужас лагерей, когда самая интимная часть жизни была разбита абсурдной нетерпимостью оттого только, что ты иной, чем они, и полицейским произволом. Это встреча с человеком пяидесяти восьми лет, в душе у которого сталкиваются прошлое и настоящее, события перемешались и многие забылись, и трудно развеять пережитое страдание. Возвращение в прошлое — тема деликатная, иногда это как первые шаги ребенка. И сорок лет спустя все те же угрозы, кошмарные, непрестанные, и всеобщее забвение, из-за которого приходится свидетельствовать анонимно [...]. Возвращение в Эльзас, очень трудное, без общения с людьми, многие месяцы без близких отношений, а потом женитьба, отъезд из родных мест и постоянные жестокие воспоминания о лагере, незаконном аресте, непрерывной несправедливости, при том что даже в наше время во Франции ему нечего и рассчитывать на какие-либо возмещения депортированным гомосексуалам». (Предисловие к анонимному интервью Пьера Зееля, июль 1981, Bent, р. 138.)

Доминик Фернандес: «Произнесенные частным ли образом или публично, эти высказывания несут в себе зло и им необходимо давать отпор, с ними должно бороться в любых обстоятельствах. Моральный авторитет, сопутствующий словам епископа, только усиливает тяжесть причиненного ими зла. [...] Я уже много лет борюсь с такими высказываниями, с этой позицией, вызывающей чувство стыда, безнадежности и боли. И то, что я пишу, и есть эта борьба». (Gai Pied, 11 decembre 1982.) Высказывания этого прелата произвели просто шокирующее впечатление, потому что он все-таки подчинен определенным правилам сдержанности высказываний. Действительно: «Французское государство сегодня еще сохраняет, хотя и практически прекратило им пользоваться, право контроля над назначением министров по делам религии, которым платит жалованье, и оно же назначает и епископа Страсбургского, который, с другой стороны, получает каноническое подтверждение от папы». (Jean Ritter, p. 59.)

Открытое письмо Пьера Зееля монсеньеру Эльшингеру: «Я решился самым активным образом поддержать всех многочисленных мужчин и женщин, которые чувствуют себя оскорбленными вашим заявлением от 8 апреля 1982 года. Жертва нацизма, я публично и с гневом утверждаю, что такие высказывания покрывают и оправдывают уничтожение миллионов больных людей по причинам политического, религиозного, расового или же сексуального характера.

Я не калека и не страдаю никакой болезнью. Я не хочу возвращаться ни в какие медсанчасти, где мой гомосексуализм пытались бы вылечить, и уж точно не в то место, что совсем недалеко от эльзасской столицы. Это было в 1941 году. Я был восемнадцатилетним мальчишкой. Арестованным, подвергнутым пыткам, избитым, брошенным в тюрьму, высланным вне всякого юридического заключения, без какой бы то ни было защиты, без суда и приговора.

Сегодня вечером я слишком устал, чтобы перечислять вам все моральные и физические пытки, все нелыханные и невиданные страдания, которые мне пришлось перенести. С тех пор вся моя жизнь проходит в ужасной тоске, которую разделяет и семья после моего бессудного ареста.

Ваше заявление от 8 апреля 1982 года пробудило во мне тысячи жестоких воспоминаний, и в свои пятьдесят девять лет я решил положить конец моей анонимности. Всю жизнь до этого самого вечера я не знал, что такое ненависть к кому бы то ни было. Но сейчас, в крайнем смятении от такой явной, дожившей до наших дней гомофобии, я просто дрожу, думая обо всех исчезнувших гомосексуалах и всех тех представителях других меньшинств, которых пытали и, увы, замучили до смерти». (Датированное 18 ноября 1982, открытое письмо опубликовано 11 декабря 1982 года в «Gai Pied Hebdo», № 47. Jean Boisson, p. 214.)

Владимир Янкелевич: «Антисемитизм обращается к чувству неуловимой непохожести другого: он потроен на тревоге, что нееврей испытает перед другим, почти неотличимым от него самого, неловкость столкновения подобного лицом к лицу с почти подобным. Эта отдаляющая близость, которую представляет для нас тот, кто не есть «ни совершенно такой же», «ни совершенно другой», и есть самый опасный участок пограничной зоны, подобие зоны напряженной любовной страсти; как раз в этой зоне и сосуществуют братские народы и заклятые враги. Еврей — брат-враг. Вот откуда амбивалентная природа чувств, которые он вызывает: еврей отличается, но совсем чуть-чуть, и за это недоразумение с него требуют вдвойне». (Цит. по: Gerard Bach Ignasse, Homosexualite: la reconnaissance?, ed. Espace Nuit, 1988, p. 60, где указывется на сходство этих размышлений с социальным статусом гомосексуалов.)

Письмо монсеньера Эльшингера Пьеру Зеелю от 22 февраля 1992 года: «Мсье Пьер Зеель, после переезда на другую квартиру, во время коего все мои вещи были разбросаны, я наконец нашел ваше письмо от 16 апреля 1991 года. Простите великодушно, что подтверждаю получение письма с таким опозданием. Посылаю вам документы, которые могли бы пригодиться. Всем сердцем священника я сочувствую страшным страданиям, выпавшим на вашу долю. Весьма сожалею, что после ложной информации (исправленной Кассационным судом в октябре 1984 года) вы могли подумать, будто я презираю гомосексуалистов. В прошлом многие гомосексуалисты благодарили меня за братскую помощь, каковую я оказывал им. Я хотел бы, чтобы ваша моральная и материальная ситуация со временем поправилась. Будучи стариком пенсионером, я лишен административных связей, которые могли бы помочь вам. Я с пониманием отношусь к вашим страданиям и разочарованию в Том, Кто понимает самые глубокие мысли наши, уважает в нас душу и любит нас. Леон Артюр Эльшингер».

12 октября 1990 года Пьер Зеель свидетельствовал еще и в передаче «Марш века» Жана-Мари Кавада вместе с монсеньером Гайо, Жаном Буассоном, Роже Стефаном, Женевьевой Пастр, Домиником Фернандесом и Михаэлем Поллаком. Осенью 1990-го Пьер Зеель был приглашен на коллоквиум о депортации в Маконе, где получил возможность выступить перед многими бывшими узниками и бойцами Сопротивления, среди которых были супруги Обрак, писательница Сабина Зейтун, автор книги «Ces enfants qu'il fallait sauver» (Albin Michel, 1989). На коллоквиуме «Сопротивление и память» в Лионе, во время открытия Музея сопротивления и депортации, Пьер Зеель с помощью Ивана Леваи получил возможность напомнить о забытой депортации геев и написал в книге отзывов музея: «Депортированным гомосексуалам. А еще — Шарлю и Роже Вандем, моим юным кузенам, расстрелянным нацистами в Лионе».

Пьер Зеель, рассказывающий об этом уже более десяти лет, получает множество писем, например триста писем ему было передано два дня спустя после посвященной ему передачи Даниэля Мерме «Так давно, что я как будто не был там» от 14 апреля 1993 года.

Также Пьер Зеель во время поездки с членами ассоциации «Франция-СССР» в ноябре 1987 года сделал запись в книге почетных гостей Кремля: «Пьер Зеель, депортированный гомосексуалист, арестованный и подвергавшийся пыткам со стороны нацистов. Выражаю благодарность Советской армии и русскому народу». При этом нельзя забывать, что начиная с 1933 года, за несколько недель до Гитлера, Сталин репрессировал гомосексуалов за «буржуазное декадентство», издав указ, который лишь недавно, в 1993 году, был отменен по инициативе Бориса Ельцина.

«Так и неизвестно точное число гомосексуалов, сгинувших в гитлеровских концлагерях. Мы точно знаем только статистику судов в Германии, но не было никакого учета массовых казней, прямых расправ, учиненных во всех европейских странах, и бессудных высылок гомосексуалов прямо в лагеря, в том числе в самой Германии. Более того, архивы этих лагерей часто уничтожались во время наступления союзных войск». (Guy Hocquenghem, p. 137.)

Пьер Видаль-Наке: «Я считаю совершенно законным то, что гомосексуалы стараются напомнить о депортации, жертвами которой они стали. Одна из самых трудных задач для всех, кто выжил, — добиться, чтобы исторические данные об этом были объективными. [...] Правда и то, что в лагерях именно гомосексуалы были самой презираемой социальной группой». Андре Глуксманн: «[...] Если ненависть между различными категориями заключенных еще существует в наши дни, она является наследием тех тоталитарных порядков, которые были в концлагерях». (Gai Pied, 11 mai 1985.)

«Как почетный президент Национального союза депортированных я с готовностью уточняю, что эта решетка была установлена по нашему ходатайству», — писал преподобный отец Рике в «Le Figaro» 14 марта 1976 года.

Муниципалитет Ла-Э установил памятник, символизирующий борьбу против угнетения и преследования гомосексуалов. Монумент в виде голубой ленты у основания и розовой у вершины вздымается кольцами в небо на семь метров в высоту. Ла-Э — второй город в Нидерландах, установивший у себя монумент в честь геев. В Амстердаме треугольный подиум в честь гомосексуалов в виде мраморного треугольника был установлен еще в 1987 году.

«Перечитывая свою рукопись, когда уже слишком поздно было вносить изменения перед публикацией, я убедился, что забыл одну группу подвергавшихся преследованиям: гомосексуалов». (Mull Harrid, Science nazie, science de mort, I 'extermination des juifs, des Tsigans et des malades mentaux, ed. Odile Jacob, 1989.) О такой постоянной забывчивости см. также: Michel Cressole, Liberation, 25 avril 1993.

Германия подождет до 1988 года, чтобы признать депортацию единственного немецкого гомосексуала. Потом, по инициативе «зеленых» и Социалистической партии Германии, парламентарии согласятся утвердить границы возможного возмещения ущерба для «последних» жертв нацизма, включая гомосексуалов, цыган, подвергшихся насильственной стерилизации, и потомков жертв эвтаназии. (Gai Infos, aout 1989; Gai Pied Hebdo, 16 mai 1987).

Письмо из Министерства по делам ветеранов и жертв войны, датированное 28 июня 1993 года и полученное 2 июля, было отправлено из Каэна и подписано Ксавье Руби из Управления социальных уставов, выплат и реадаптации, субуправления социальных уставов и званий, дело вела мадам С. Папарамборд, номер справки 93.45.65.

Мадам С. Папарамборд писала еще ранее, 5 мая 1993 года, сообщая, что из-за нехватки времени комиссия не смогла изучить досье во время национального собрания 27 апреля 1993 года. Затем мсье Жак Коэффе, начальник отдела, сообщил в письме от 23 июня 1993 года, что речь идет о том, чтобы найти двух непосредственных очевидцев «для удостоверения длительности вашего пребывания в депортации».

Возможно, вскоре на рассмотрение историков будут представлены новые подробности в связи с решением Бориса Ельцина о возвращении французских архивов Министерства безопасности и Министерства внутренних дел, захваченных в 1940 году нацистами и обнаруженных Красной армией брошенными в поезде, следовавшем в Чехословакию во время отступления немцев. Существование этих архивов было открыто только в 1991 году, и их возвращение состоялось в ноябре 1992 года. (Liberation, 24 octobre 1993.)