Я, Данила - [85]

— Ах да. Прости. Совсем забыл про это на радостях отцовства.

— М-м-м…

— Тотчас же займусь делом, товарищ председатель. До свидания, товарищ председатель!

— М-м-м…

Пень бесчувственный.

Ревизия грянула, как гром среди ясного неба. За бетонированным фасадом наружности директора оказался жалкий трус. Человек, видевший в государстве дойную корову и научившийся одной рукой поглаживать ее, а другой — доить, совсем растерялся. Бросил коллектив на поиски документов. Честил на все корки акты и накладные. Накладные забили источенные червем ящики. Захватили два стеллажа. Акты нагло вцепились ему в патлы и грозили кое-кому рассказать, как тот-то и тот-то вел здесь дела. Дочь начальника почты притянула за уши молодую сотрудницу — куда, мол, дела то-то и то-то! А девушка клялась, что то-то и то-то в глаза не видела. Один старый полуслепой Спиридон, у которого глаза, как две капли постного масла, вот-вот вытекут, вздохнул:

— Эх, государство, опять реорганизация!

Вокруг меня столпотворение. Я непроницаем, как мудрый минарет, смотрю себе в небо и жду.

К одному акту приклеена записка: «Миле, так твою… хочешь, чтоб мне голову сняли из-за кадушек? Срочно высылай деньги, а ты там выкручивайся, как знаешь. С приветом, твой братан». На обороне накладной, долго пролежавшей в кармане: «Влада, после собрания дуй к Байре. Жаркое готово. Выпивку принесет Среле. Если метишь на В., захвати капрон».

У меня нет предубеждения к директорам. Директор — неизбежное зло на определенном этапе нашего развития. Он фокус, концентрирующий директивы сверху, возмущение — снизу. Громоотвод, который не отводит, а притягивает его к себе. И сам он иной раз не прочь, подобно Илье-громовержцу, погромыхать на ясном небе. Он принимает награды за успехи своего коллектива. И сидит в тюрьме за неуспехи свои и чужие. Он стал категорией и мифом. Хотя создатели этого поста имели в виду всего лишь рабочее место и обязанности. Директор балансирует между женой и предприятием. Если он нарушит баланс, то никакими ухищрениями его не восстановишь.

В десять директор принял две таблетки аспирина. В двенадцать блевал зеленью. В два его под руки отвели домой.

Все завмаги забегали. В три часа один Авдан со спокойной совестью закрыл лавку, прошептал молитву против воров и пожаров и вышел на улицу.

— Гром поразил директора? — спросил он, встретив меня на углу.

— Да.

— Что поделаешь, время такое! — сказал он и пошел своей дорогой.

У дома хаджи немая вручила мне записку. Малинка писала: «Если твой поступок не означает, что я тебе надоела, приходи в то же время. Жду».

Не пообедав, я помчался к Ибрагиму.

— Добрый день, товарищ председатель! Вызывали, товарищ председатель?

— М-м-м… Слушай, Данила!

— Слушаю, мой дорогой.

— К чему выносить сор из избы?

— Не понимаю.

— Из торгуправления. Я же запретил тебе вмешиваться в дела моей общины!

— Но, дорогой мой, ты сам велел создать комиссию…

— Да, велел, но только чтоб тебя там не было… Мне надо спокойное и профессиональное обследование, без всякого шума, понимаешь?

— Я тут ни при чем, товарищ председатель. Они сами раззвонили по всему городу. А директор говорит еще о лесе на дом твоему отцу в Церовах. И о том, что у тебя кредит в лавках.

— Пошел вон!

— До свидания, товарищ председатель.

Пес шелудивый!

Я пошел к желтому заму. Выложил ему все. Мудрый визирь мудро от меня отделался:

— Товарищ председатель уже получил выговор за подобные фортели с магазинами. Собственно, я помог ему удержаться на поверхности. А ты, Данила, заканчивай обследование и не спорь с товарищем Николой. Всему свое время.

— Есть!

— Извини, мне пора на собрание.

— До свидания!

Я опрометью бросился вниз по лестнице. Малинка кричит мне вслед. Хочет понять, почему я не пришел. И, конечно, решит, что я удираю от нее. Но это не так. Просто я мчусь к секретарю комитета, чтоб он спас меня, пока я не наложил на себя руки.

Из спальни вышла заплаканная жена. В руках у нее таз с кровавыми платками и полотенцами.

— Чуть живой! — говорит она сквозь слезы.

— А где все? — вскричал я. — Почему не везут в больницу? Где это наша медицинская служба, которая излечивает всякую потаскуху и всякого урку, а секретаря не может… — Я и забыл, ради чего пришел. — Почему ты сама не требуешь?

— Да ведь обещали… договориться в Белграде.

— Давай телеграмму!

— Кому?

Да. В самом деле, кому? Погоди!

Я поднял на ноги совет и комитет. Раздувая ноздри, примчались четыре члена комитета. Спустя четверть часа я вошел в кухню. Из спальни доносились напряженные голоса…

— Нет, не согласен. Шоссе должно пройти под косой, а затем — по долине. А мост — через поток.

— Ни в коем случае! — кричит секретарь. — Шоссе пойдет через горы, свернет на Вршане, а оттуда мы поведем его к месту, где будет строиться мост. Ведь наши плантации раскинутся восточнее Вршане… Ей-богу, вы ничего не смыслите в комплексном решении проблемы. Есть же и политический аспект… О-ох, хоть бы немножко подлечиться!

Тут я, Данила, бессилен. Тут бы надо появиться светловолосой девочке с косичками. И прогнать их от имени всех детей, чьи отцы сгорели на работе. Сгорели дотла, и их никто детям не заменит.