— Помоги мне встать, — Снова сказал я. Цуру без лишних слов подала мне руку, с нечеловеческой силой поставила на ноги, сама довела до ванной комнаты. Даже вручила сменную одежду, прежде чем опустить свои большие глаза, наполненные смирением и грустью.
— Спасибо, Цуру, — С чувством сказал я. Хотелось обнять ее, но грязная, заляпанная кровью, блевотиной и дорожной пылью одежда не располагала к сантиментам. Я лишь улыбнулся как можно искреннее и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вломился в уборную.
Там меня и накрыло. Я сидел на унитазе, комкал в руках туалетную бумагу и тихо выл сквозь зубы. Не от боли, нет. От осознания того, что стал убийцей. Одним из тех людей, чьи личности искренне презирал.
— Тварь я дрожащая, или право имею? — Теперь я легко мог понять метания Раскольникова. Да, Йошимура был тем еще ублюдком: злым, хитрым, завистливым, изворотливым сукиным сыном. Кривая дорожка его жизни не могла вывести парня никуда, кроме кладбища или криминального авторитета. И все же, все же, все же…
— Ну, в этой ситуации можно найти и плюсы, — Я криво усмехнулся, пока смотрел, как льется вода из смесителя в душе, — Все терзания теперь — мои собственные. Даже воспоминания о матери Кано или о клановом произволе больше не вызывают ничего, кроме вялого раздражения.
«А я ведь и предположить не мог, что от остатков личности прежнего владельца можно так просто избавиться. Всего лишь получить сравнимое с ним потрясение, и выдавить чужие эмоции своими собственными. Какая горькая ирония, учитывая, что я после вселения, наоборот, сосредоточился на максимальном контроле своих чувств и рационализации. Век живи, все равно дураком помрешь», — Я вспомнил свою глупую, страшную смерть в первом мире, и губы сами собой скривились в горькой, сардонической усмешке.
Я помотал головой, попытался отогнать мрачные мысли, закрыл воду. Заботливо приготовленное Цуру полотенце царапало кожу, и я с каким-то мазохистским удовлетворением тер им себя, пока кожа не начала гореть. После чего просто переоделся в чистое и вышел из ванной в ореоле пара пополам с тоскливой меланхолией.
«Скорее всего, дело в сильных эмоциях. В сорок лет из-за жизненного опыта не испытываешь той бури, что в восемнадцать или в шестнадцать. Вот отголоски сознания ушедшего парня и подавляли мои чувства. Даже обрезанные, лишенные личности, они оказались банально сильнее моих тихих, затертых эмоций. А сейчас… Да здравствует новый опыт!» — Я истерически рассмеялся, чем еще больше напугал бедную птицу.
— Кодзуки-сама… — С печальной покорностью сказала она и погладила меня по руке, — Все будет хорошо.
— Вряд ли, — Отозвался я. Мы оба сидели на кухне, давились наскоро разогретым карри из готового набора и неумело заваренным Цуру чаем. Я молчал. Молчала и девушка, но ожидание в ее глазах все сильнее менялось беспокойством. Слава Ками, вряд ли она думала, что я повредился умом. Скорее переживала, не отбили ли мне в драке последние мозги.
— Как ты понимаешь, я нарвался на драку. Не знаю уж, насколько случайно, но пришлось давать отпор.
— Как при нашей первой встрече?
— Да, — Я невесело хмыкнул, — Сплошная романтика. Ночь, улица, полная луна, пятеро пьяных ублюдков, одинокий я. В неадекватном состоянии из-за гребаного письма. Хотя, моя ярость пошла скорее в плюс. В нормальном состоянии я бы их не вывез.
— Почему вы не убежали? Почему не позвали на помощь! — Девушка вдруг вскочила со стула и ударила кулачком по столу, — Эта бесполезная Цуру могла только сидеть и чувствовать, как дрожит наша связь. Вы чуть не погибли..!
Я только хлопал глазами на эту совершенно неожиданную вспышку. Как же тяжело ей пришлось: сидеть дома, ощущать, как слабеет, тускнеет наша связь. Понимать, что я на грани смерти, но лишь бессильно ждать, не в силах помочь.
— Эта Цуру хотела бежать к вам. Хотела прийти на помощь! Хотела защитить! Но проклятая Сусаноо дверь никак не открывалась… — Она все же заплакала. Опять.
Я осторожно прижал ее к себе, погладил по мягким волосам, вдохнул пьянящий травяной аромат:
— Ты все сделала правильно. Ты не воин, Цуру. Ты — целитель. У тебя невероятный дар спасать жизни. А я, я умею только их отнимать.
— Вы убили их, да? Поэтому Кодзуки-сама так больно? — Спросила она, мягко отстраняясь.
— Одного, остальные остались живы. Но так ничуть не легче, — Я покачал головой, а затем вышел в коридор, чтобы вернуться обратно с двумя банками муги-тя.
— Вот, — Поставил одну перед птицей-оборотнем, — Мой, кхм, любимый напиток. Он позволял мне остаться собой все эти месяцы. Может и сейчас станет легче? Я открыл банку, сделал большой глоток.
«Фу. Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но вкус комбу даже мерзотнее, чем умибоси. Производители превзошли сами себя!»
После щедрого глотка я закашлялся, сморгнул выступившие слезы. Черт, рыбой несет, как у нас в утренней маршрутке. Да еще привкус не то вяленого мяса, не то копченой скумбрии не первой свежести. Такой торговали на некоторых станциях поезда, а потом весь вагон стабильно вонял ей еще сутки. Я даже слегка поностальгировал.
— Что это? — Цуру последовала моему примеру. Осторожно открыла банку, ойкнула, когда напиток зашипел и начал выливаться, сделала глоток.
