Я была рядом - [40]

Напоминаю тебе на всякий случай, что до этого мы виделись лишь раз — летом в Романце. Но, как ни странно, зима, север, серое небо, простуда и шерстяные вещи ничего не меняют: мы остались собой. На следующее утро мы едем по автотрассе, ведущей к морю, Алиса дремлет и вдруг внезапно открывает глаза и смотрит прямо на меня. У нее точно такой же взгляд, какой был шесть месяцев назад, посреди ночи в постели в Романце, — глубокомысленный, напряженный, полный сомнений и любви. Пять дней мы проводим в отеле «Пять земель». Наш номер на вершине целого лабиринта лестниц. Мы единственные клиенты, потому что не сезон, все закрыто, ни души, море замерзло, с утра до вечера идет дождь, но нам на все наплевать, это самая счастливая неделя в нашей жизни. Мы ложимся спать, но не спим, мы все время пропускаем обед и ужин в отеле, около одиннадцати вечера мы, голодные как волки, спускаемся на кухню, чтобы перекусить хлебом и кусочком ветчины. У нас в номере стоит огромная кровать из дерева, мягкая, уютная, над ней светильник, а рядом, под зеркалом, туалетный столик. Наши чемоданы перевернуты вверх дном, вещи разбросаны по всей комнате, но ничто не имеет значения, кроме нас самих. Мы принесли магнитофон и подставку для компакт-дисков. С нашего крошечного балкона открывается потрясающий вид, это надо показывать в кино: темные отвесные скалы и Средиземное море, в это время года похожее на Балтийское. Можно подумать, что мы в шале в горах. Следующие два вечера мы проводим в кино и в Ла-Специи. Добираемся туда на машине. Вдоль дороги — бесконечные вереницы сосен. Для меня Средиземноморье выглядит по-летнему даже зимней ночью, при нуле градусов, под дождем, когда вокруг ни души. Мы одни на всем свете, с нашей музыкой, с тусклыми огоньками приборной панели и яркими фарами, чей свет пронзает итальянскую безлунную ночь. Мы чувствуем прилив эмоций, драгоценной страсти. Мы много фотографируемся. Мы ужинаем в пустых ресторанах. Мы полдничаем в баре отеля круассанами, горячим шоколадом и свежим апельсиновым соком. В полночь мы иногда отправляемся в большую, современно оформленную пиццерию, что прямо посреди улицы Ла-Специя, там тусуется куча народу, в основном спортсмены и молодежь. Называется местечко L’Antica Pizzeria Da Mamma Ri. Если когда-нибудь там окажешься, обязательно зайди. Я вымазываю лицо Алисы корицей, она дурачится, мы смеемся и болтаем на нашем родном романизированном английском. В оставшееся время мы совершенно серьезно пересказываем друг другу свою жизнь и занимаемся любовью. Мы делаем это по три, четыре, пять раз в день, ведь в нашем распоряжении море времени. Алиса — первая в моей жизни женщина, которая представляет себе любовь так же, как я: свободной, исключительной, нежной, сладостной, благородной, нарциссической. У нас одинаковые фантазии. Я впервые в жизни довожу женщину до оргазма, ты себе не представляешь, как меня это волнует, как меня это с каждым разом все больше возбуждает. Я чувствую, как абстрактное счастье воплощается в конкретное. Однако наша неделя подходит к концу, и надо возвращаться. Мы провели вместе сто пятьдесят часов, ни на секунду не отпуская друг друга и ни на секунду не устав от своего чувства, клянусь.

На обратной дороге мы ощущаем себя такими несчастными, из-за того что надо расставаться, что почти сердимся на обстоятельства. Мы говорим о следующих встречах, строим планы, даем друг другу обещания. В Монте мы заходим во «Фнак», чтобы закупиться CD-дисками на летние каникулы: для Алисы — Карлиньош Браун и Ласа, для меня — Кармен Консоли и Васко Росси. В семь вечера я высаживаю ее около дома на улице В. Ciao mio amore, ciao. We don’t need to be sad, it’s just the beginning of a beautiful and long story[9]. Je t’aime. Те quiero. Ti amo. I love you. Ciao, ciao, ciao.

Я выезжаю из города уже глубокой ночью.

На первой area servizio, где я останавливаюсь, чтобы позвонить Алисе, спешащие автомобилисты в вечерних костюмах покупают сигареты и алкоголь для праздничного ужина в честь Capo d'Anno. Я по-прежнему в шерстяной куртке и кроссовках, у меня сегодня не 31 декабря и не Рождество. Я просто зашел выпить кофе, чтобы взбодриться перед долгой дорогой, ведь с Алисой мы почти не спали. Я никуда не спешу. Я чувствую одновременно боль и умиротворение. Боль не покидает меня, во-первых, из-за расставания с Алекс после всего, что между нами было в течение стольких лет. Господи, неужели я все-таки сделал этот шаг? Да, я его сделал. Сам себе не верю. Забавно, но этот фантастический решительный шаг к свободе представляется мне высоченной горой, на которую надо взбираться, преодолевая страх и чувство вины. Каждое утро, проснувшись, я сперва должен подняться на гору, а потом уже могу спокойно прожить день, зная, что на следующее утро опять окажусь у подножия. Я ощущаю тревогу при мысли о тех конкретных проблемах, которыми придется заняться по приезде в Танамбо. Я чувствую боль за своих малышей, которые, как и я в их возрасте, окажутся лицом к лицу с банальной, но непостижимой для детского сознания драмой. Я чувствую боль из-за человеческого бессилия перед несущейся вперед жизнью, в которой один цикл неумолимо сменяется другим. Мне почему-то больно и от внезапного вторжения в мою жизнь Алисы, и от ее столь же резкого отсутствия. Особенно больно мне от своей неизлечимой склонности с головой бросаться в любовные отношения, отдавать себя целиком, доверяться, привязываться, скучать. Я спрашиваю себя, к таким ли отношениям надо стремиться? Таких ли отношений я хочу? Любви ли я хочу? А если да, то что такое любовь? Где начинается и где заканчивается самовнушение? Как мне точно узнать, люблю ли я Алису? Может, я люблю вовсе не ее, а мое представление о любви, воплощенное в ней? Иногда мне кажется, что я потерял способность любить, что мои запасы любви исчерпались, что я все безвозвратно отдал Алекс. А порой я думаю, что раз я скучаю по Алисе, раз мысли о ней делают меня счастливым, значит, я влюблен. Почему бы и нет? С Алисой все так просто, эта легкость отношений меня даже настораживает. Я начинаю думать о том, возможна ли любовь без страдания.