Я была Алисой - [77]

— Не могу… я не могу сейчас увеличивать твои страдания, — проговорил он с мукой в голосе и искаженным от боли лицом. — Я не могу.

— И тем не менее ты должен. — У меня не осталось сомнений. Ужас, который долгие недели жил в моем сердце, в моем бедном, измученном сердце, ужас, усилившийся за эти два дня из-за отсутствия Лео, теперь накрыл меня с головой, притупив чувства и приглушив голос.

— Да, боюсь, что… должен. — Он сжал руки в кулаки и напрягся всем телом.

Я видела, как отчаянно Лео старается не потерять самообладание. Несмотря на собственную боль, я была тронута этим до глубины души.

— Ты получил известие от королевы.

— Да.

— И она не одобряет наш… меня.

— Прошу тебя, перестань… дай сказать мне, разреши взять на себя хотя бы часть твоего бремени, ибо тебе и так выпало много! — Голос его не слушался, и Лео снова отвернулся.

Я смогла лишь кивнуть, желая сбросить с себя некую странную возникшую во мне отстраненность, и вместе с тем я понимала, какое для меня благо, что я не могу этого сделать.

— Мама решила, что мне, подобно братьям и сестрам, лучше искать себе в супруги особу королевских кровей. У меня была надежда, что мои… обстоятельства… склонят ее к другому мнению, и она действительно дала мне повод так думать. На днях… перед балом я получил от нее послание, в котором нашел этот повод. Однако в конце концов она решила не отклоняться от своих принципов. — Теперь голос Лео звучал так же глухо, как и мой. Он явно отрепетировал свою речь заранее, а может, цитировал текст письма.

Сохраняя все ту же странную отстраненность (словно меня от остального мира отделили, заключив в непроницаемую банку), я задала ему вопрос, который не могла бы задать в других обстоятельствах. Но сейчас мне нужно было заменить эмоции информацией.

— Я хотела бы кое-что уточнить: упоминалась ли в письме некая давняя история, связанная, возможно, с мистером Доджсоном?

Издав сдавленный возглас, Лео закрыл лицо руками и кивнул.

Его отчаяние было столь велико, что меня так и тянуло положить ему руку на плечи и успокоить. Он не умел, как я, противостоять боли, и мне было очень жаль его.

— Скажите, кто поднял эту тему, мистер Рескин или мистер Дакворт?

— Оба. Они оба упомянули о некоей… имевшей место в прошлом непонятной истории, которая кончилась разрывом между вашим семейством и мистером Доджсоном. Мистер Рескин, к моему удивлению, был более прямолинеен. Когда я попросил его о помощи, то даже не предполагал в нем такого энтузиазма в выполнении моей просьбы. Однако он поклялся, что действует и в твоих интересах тоже, ибо слышал, что вновь стали расползаться старые сплетни. Однако последнее слово оставалось за мистером Доджсоном, которого попросили либо подтвердить, либо опровергнуть их — как раз сегодня утром.

— И что же?

— Он ни подтвердил их, ни опроверг. Он вообще не пожелал говорить об этом.

— Он промолчал?

— Да.

Во мне вдруг словно что-то щелкнуло, будто недостающая деталь какого-то механизма наконец встала на свое место. Я вспомнила. Я вспомнила тот забытый день.

Вспомнила молчание. Мое собственное молчание в ответ на те же вопросы. Понимая — или, возможно, надеясь, — что нельзя вполне доверять собственной памяти, ибо слова и образы прошлого заполнили мое сознание одиннадцатилетнего ребенка противоречивыми чувствами, я находила убежище в молчании. И именно то молчание (теперь я отчетливо понимала это, несмотря на великодушие, светившееся в его глазах) навсегда ранило мистера Доджсона. Я действительно оскорбила его, поэтому когда пришла очередь мистера Доджсона прояснить ситуацию, он тоже не мог заставить себя говорить. В конце концов получилось так, что он разрушил мое счастье, как я разрушила его.

Ведь нас связывало только одно — Страна чудес. Страна чудес — это то, в чем нам обоим отказано. Я отказала ему в его Стране чудес — он отказал мне в моей.

— Мне очень жаль, — наконец сказала я Лео. Поворачиваясь к нему — собираясь с силами, чтобы встретить его боль и его отказ, — я положила ему руку на плечо и приняла назначенную мне кару.

Наказание настигло меня в виде муки и упрека, стоявших в больших глазах Лео. Глядя на его искривленные губы, можно было понять, какое усилие он делал, чтобы не обвинять меня больше ни в чем. Щеки его впали, и я с болью в сердце осознала, что причинила Лео больше страданий, чем тиф.

— Нет! — Вскрикнув, Лео схватил меня за руку, как тонущий хватается за крепкий канат, поднес ее к губам и страстно поцеловал. — Нет, я не поверю ни единому слову. Ты все еще моя Алиса, мое сердце. Может, мне и нельзя быть с тобой, но я не могу допустить мысли, что ты не та женщина, которую я знаю и люблю. Скажи мне по крайней мере это. Прошу тебя!

Но было ясно: что бы я ни сказала, всего будет мало. Когда ты в Зазеркалье, все совсем не так, как кажется.

— Моя любовь к тебе неизменна. Мое сердце принадлежит тебе, оно твое навсегда. Я не могу изменить ни прошлое, ни сказанное другими. У меня был шанс… позволить… использовать себя… чтобы заручиться молчанием мистера Рескина, ибо он вопреки твоей уверенности вовсе не друг ни тебе, ни мне. Но я не могла пойти на это… а значит, я та самая женщина, которую ты любишь!