Я был телохранителем Гитлера, 1940-1945 - [7]

В сентябре нас снова мобилизовали и отправили в Польшу. Думаю, все мы тогда решили, что наше наступление снова будет похоже на детские игры, как это уже было в Австрии и Чехословакии. Мне и в голову не приходило, что эта новая кампания перерастет в мировой конфликт, в который ввяжутся французы и англичане. Кто-то, может быть, тогда задавался вопросами или выражал беспокойство, но не я.

Итак, мы выступили из казармы Лихтерфельде через несколько дней после вступления авангарда немецких войск в Польшу[17]. Весь путь мы проделали на автомобилях марки «Крупп», трехосных военных машинах. Сначала мы задержались на пару дней в Силезии. Бои там уже закончились. Затем продолжили движение на запад. И вдруг откуда ни возьмись — стрельба, атака… Мой однополчанин родом с Боденского озера получает пулю в голову. Таково было мое первое знакомство с настоящей войной. Очень краткий, напряженный момент. Когда тишина восстановилась, мы снова двинулись в путь и дошли до пригородов Варшавы. Еще до нашего прихода многочисленные немецкие войска уже были на боевых позициях. Снова стрельба, на этот раз более отдаленная.

24 сентября 1939 года на подступах к крепости Модлин комроты сказал мне: «Слушай, ты ведь из Силезии, стало быть, знаешь пару слов на польском? Поможешь нам?» Я ответил, что могу вспомнить несколько немецких выражений, переиначенных на польский манер, которые выучил еще в школе, — у нас этот язык называли «водный польский».

И вот мы едем с офицером и еще двумя солдатами, с белым флагом наперевес, по направлению к крепости, чтобы вести переговоры о капитуляции. Оказавшись внутри, мы изложили наши предложения польским солдатам. Они нам, недолго думая, ответили, что такой поворот событий их ни в коем случае не устраивает, что сами они ничего не решают и что у них тоже есть начальство. Наш офицер решил закончить переговоры и покинуть крепость. На обратной дороге, когда мы уже пересекали линию заграждений, чтобы вернуться к своим, на нас обрушился шквальный пулеметный огонь. Меня зацепило. Первая пуля вошла в грудь на уровне легких, сантиметрах в двух от сердца. Вторая угодила в руку. Прибежали люди, подобрали меня, перебинтовали, вставили катетер, потому что я терял много крови. Помню, как изо рта у меня пошла пена, — а потом я потерял сознание.

Переливание крови. Санитарный поезд. Сначала меня эвакуировали в госпиталь города Лодзь, в самом центре Польши. Снова переливания крови, снова перевязки. Потом вместе с другими ранеными нас отправили в Германию в купе специального новенького поезда с самым совершенным медицинским оборудованием. Хорошо помню, что на каждой станции на платформе стояли люди и радостно нас приветствовали. В конечном пункте, в городе Бад-Берка около Веймара, нас поместили в гражданский госпиталь. Раненых было немного. Хирурги, врачи и весь персонал клиники очень много для нас сделали. Поскольку мы были первыми жертвами войны, нам оказывали особое внимание. Когда я встал на ноги, мне прописали отдых — шесть долгих недель в оздоровительном центре в горах, на юге Баварии. Перед отъездом меня приехала навестить Герда. Как раз тогда мы начали называть друг друга на «ты». И тогда же мне был позволен первый поцелуй.

Пребывание в горах пошло мне на пользу. С утра до вечера за мной ухаживали наилучшим образом. Напротив нашего центра, на противоположной стороне долины, можно было различить охраняемые солдатами бараки, внутри которых жили заключенные. Некоторых из них направляли в центр, где меня лечили, на уборку и хозяйственные работы. Один из них пришел прочистить радиатор в моей комнате. Мы немножко поговорили. Я спросил, чем он занимался и как его вообще сюда занесло. Мужчина объяснил мне, что был заключенным в концлагере Дахау, рядом с Мюнхеном[18]. Тогда я услышал об этом впервые. Он уточнил, что сюда его отправили вдобавок к различным работам в области. Он был свидетелем Иеговы, бибельфоршер[19]. Его заставляли отречься от своей веры, написать заявление о том, что он больше не принадлежит к этой секте.

Когда я вернулся в Берлин, меня определили в специальную роту для выздоравливающих солдат. Делать там было особо нечего, поэтому мы слонялись без дела по казармам. Однажды, уже в середине апреля, я встретился с командиром роты капитаном Вильгельмом Монке. Он тоже был ранен — поскольку Польская кампания закончилась несколько месяцев назад, то, скорее всего, это произошло уже на Северном фронте, в Дании или Норвегии[20].

Он спросил меня, собираюсь ли я куда-нибудь после этих вынужденных каникул. Я пожал плечами вместо ответа, поскольку действительно не знал, что сказать. Монке был в курсе, что я сирота. Из этого следовало, что у меня в общем-то не было места, куда бы я мог поехать. И он предложил мне провести несколько дополнительных дней отдыха в деревне, на ферме на севере, недалеко от границы с Данией. Домик находился в Хольстене, в устье Эльбы, и принадлежал брату командира нашего батальона Теодора «Тедди» Виша. Монке уверил меня, что нет никаких помех для моего приезда, заодно я смогу чем-нибудь помочь по хозяйству, если понадобится. Он добавил еще, что я смогу погостить подольше, если захочу, что говорит о том, что общее настроение было еще хорошим и продолжение конфликта виделось всем в радужном свете.