Я был капитаном Фицроем - [27]

— Но Россия и НАТО тоже, вроде бы как, не враги теперь, социализма нет, холодная война закончилась, в России тоже капитализм, оснований для вражды нет.

— Вот именно, «вроде бы как», — вмешался я в разговор, — Запад всегда считал Россию врагом, еще со времен язычества, христианство навязали именно для того, чтобы подмять под себя Русь, но и тут Россия пошла своим путем, а потом кто только не пытался нас завоевать.

— А при чем тут христианство, товарищ командир? — удивился правый пилот.

— Думаешь, религия придумана для того, чтобы поддерживать связь с Богом? Религия — это инструмент управления массами, на Руси была своя вера, языческая, навязали христианство, чтобы подчинить Западу, но Русь не пошла под католиков, как Польша, стало быть, управление ей Запад потерял. Капитализм, социализм — не в этом суть, Западу нужны ресурсы России, завоевать Россию — кишка тонка, пока Русь едина — ее не победить. Как говорили древние римляне, разделяй и властвуй, вот и пытаются разделить славянский мир. Сперва Польшу откололи от нас, а ведь тоже, братья-славяне, теперь хотят отколоть Украину и Белоруссию, Гитлер говорил, что Россию можно победить тогда, когда украинцы и белорусы забудут о том, что они русские. Вот эту политику и проводят сейчас на Украине, ты на нашего сержанта посмотри — вот результат, это поколение уже не считает, что мы один народ.

Хорошо, что он нас не слышит, а то бы до истерики дошло, пока двигатели не были запущены, мы могли разговаривать, не пользуясь СПУ, самолетным переговорным устройством, и стрелок-радист в задней кабине слышать наш разговор не мог.

— Америка теряет свое лидерство в мире, — сказал Иван Петрович, бортмеханик, — несмотря на поражение в девяностых, Россия набирает силу, а Западу это не нравится, чтобы обрушить Россию, нужна война. Америка привыкла чужими руками воевать, война между Россией и Украиной ее вполне устраивает, потом пожар войны перебросится в Европу, и США одним махом расправиться со своими конкурентами — и с Россией, и с Европой.

— Ладно, ребята, будем запускаться, — сказал я, одевая шлемофон, — все готовы? — спросил я уже, нажав кнопку СПУ.

— Штурман готов.

— Правый готов.

— Бортмеханик готов.

— Стрелок-радист готовый.

— Тогда, Семеныч, зачитай карту, и будем движки запускать.

Штурман зачитал карту контрольных проверок перед запуском двигателей, такие проверки выполняются на каждом этапе полета, все ли включено, все ли настроено, самолет — сложная система, на память надеяться не положено.

Ровный нарастающий гул запускающегося и выходящего на режим двигателя наполнил пространство кабины, стрелки приборов сдвинулись с нулевой отметки, показывая температуру, давление, обороты.

— Левый запущен, параметры в норме, — сообщил бортмеханик.

— Запуск правого.

Вот и правый мотор запущен.

16 августа 2003 года, восемнадцать тридцать

Низкие, тяжелые облака повисли над самой землей, окутав ее одеялом из серой, грязной ваты. Огни взлетной полосы уходят вдаль и растворяются в тумане за занавесью мелкого, косого дождя. Наш бомбардировщик катится по рулежке, слегка покачиваясь на стыках плит. Перед самой взлетной полосой, на предварительном старте, я нажал тормоза, остановив тяжелую машину в ожидании разрешения занять исполнительный старт и взлетать. В наушниках звучат давно забытые команды руководителя полетов, я запросил разрешение и стал ждать ответа, но ответа не последовало.

— Разрешите исполнительный и взлет, — еще раз повторил я.

— Вы еще не взлетели? — удивленно спросил руководитель полетов. Он уже забыл, что нужно было дать разрешение, видимо отвлекся и не слышал моего запроса, длительный перерыв в полетах сказывается во всем, и пилоты и наземные службы отвыкли выполнять свои обязанности, в такой обстановке трудно быть уверенным в том, что взлетев, удастся благополучно приземлиться. Наконец я получил разрешение занять исполнительный и взлетать, мы вырулили на взлетную полосу, штурман зачитал карту контрольных проверок на исполнительном старте, и я дал команду экипажу на взлет.

— Режим взлетный, рубеж двести шестьдесят!

— Двигатели на взлетном, параметры в норме!

Моторы взревели, и тяжелый, перегруженный самолет нехотя начал разбег. Скорость росла.

— Скорость сто двадцать.

— Скорость двести.

— Скорость двести полсотни.

— Рубеж!

— Взлет продолжаем!

— Подъем!

Я взял штурвал на себя, поднимая переднюю ногу шасси. Машина приподнялась, встала на дыбы, продолжая разбег, она рвалась в небо. Когда капот поднялся над горизонтом, затянутым серой пеленой, мозг мой внезапно пронзила мысль, что я последний раз отрываю машину от бетонки. Вибрация прекратилась, колеса уже не отбивали барабанную дробь на стыках бетонных плит, самолет оторвался от земли и нырнул в сплошную пелену тумана.

— Шасси убрать!

— Шасси убраны, створки закрыты.

— Механизацию убрать!

— Закрылки убираются синхронно!

— Механизация убрана!

Настроение было скверное. Ощущение полета и отрешения от всех земных дел не приходило. Казалось, что самолет не летел, а полз, что все не так, не тот звук двигателей, не так реагирует машина на рули, слишком медленно растет скорость, долго пробираемся сквозь облака, какой-то странный звук внизу слева. Нет-нет, это только кажется, а может, наше настроение передается самолету, разве машина — это просто металл? Всё имеет душу, даже камень, и чем сложнее организация системы, тем чувствительнее эта душа. Так считали наши предки, язычники, да и я в этом убеждался не один раз.