Я был капитаном Фицроем - [20]

Леди Инесса в дорогом платье, украшенным бриллиантами, увидев капитана Фицроя, одарила его благосклонной улыбкой.

— Здравствуйте, капитан, — сказала леди Инесса, подойдя к нему, — Вы, по-видимому, единственный, кто скучает на этом балу! Хотя Вы именно тот, в честь которого, собственно, и устроен этот бал!

— Простите, — ответил капитан, несколько смутившись, — но я действительно незнаком с этими господами, а потому, чувствую себя немного стесненно.

— Как я Вас понимаю, капитан! Прибыть на бал и не быть представленным гостям, приглашенным в Вашу честь! Это ужасно! Вы не возражаете, если я буду Вашим спутником здесь, на балу?

— Против такой прекрасной спутницы у меня не может быть возражений, — ответил капитан.

— Вот и отлично, — сказала леди Инесса, — пойдемте, я Вас представлю гостям.

На ее прекрасном, но уже тронутым предосенним увяданием лице засияла загадочная улыбка. Представив гостям знаменитого капитана, леди Инесса коротала время в ожидании выхода королевы непринужденной беседой с Фицроем.

— Я восхищаюсь Вами, капитан! — сказала леди Инесса с восторженным блеском прекрасных синих глаз. — Как это должно быть романтично! Бороться со свирепыми штормами, атаковать противника под свист ядер! Морские просторы, белоснежные паруса, плывущие над водой! Ах, как я Вам завидую, капитан Фицрой! Вы счастливый человек, Вы герой, вы романтик!

— Ну что Вы, миледи, — сдержанно ответил капитан, — всего гораздо прозаичнее, никакой романтики. Бороться со штормом, когда канаты обдирают ладони до крови, когда волны готовы потопить ваш корабль, какая же в этом романтика? Белоснежные паруса? Это только издали они кажутся белоснежными, а вблизи они серые и грязные. А что значит месяцами болтаться под палящим солнцем, питаясь вонючей рыбой и протухшей солониной? Пить затхлую воду, дышать смрадом загнивающей в трюме морской воды? Погоня за противником, свист ядер, абордажи, бои? Да, какая же в этом всем может быть романтика? Это кровь, грязь, вопли раненых и предсмертные хрипы умирающих, откровенная брань и ругань матросов, это боль и жестокость, насилие и смерть! И ради чего это все? Ради славы и торжества справедливости? Ради отечества? О, нет, миледи, нет! Все это только ради нескольких фунтов золота! Скажите, разве стоит это золото, это богатство, эти деньги той крови и боли, тех жизней, которыми заплачено за все это?

— О! Да Вы философ, капитан Фицрой! — удивленно воскликнула дама.

— Нет, миледи, я не философ, я только моряк, на своей шкуре испытавший цену золота. За все это заплачено смертью и кровью.

— Смертью и кровью наших врагов, капитан!

— Не только врагов, но и друзей! Да и кто, собственно, эти враги? Ну, скажите, что мы не поделили с испанцами? Чем они хуже нас? Мы молимся одному и тому же Богу, соблюдаем одни и те же обряды. Где Англия, а где Испания! Почему они наши враги? Мы отбираем у них золото, награбленное у других народов! Они грабят местные племена Америки, а мы грабим их. Мы воюем за землю, открытую не нами. Те народы, которые веками жили на этой земле, не звали в гости не их, не нас.

— У местных племен Америки низкий уровень развития, а потому они должны уступить место более развитой, европейской цивилизации. Покорение местных племен, это приобщение их к европейской культуре, мы несем им веру в истинного Бога! А Вы говорите такие вещи, капитан!

— Скажите, миледи, а они разве просили нас о том, чтобы мы приобщили их к европейской культуре? Да и свои языческие Боги их вполне устраивают.

— Возможно, в чем-то Вы и правы, капитан, устраивают. — Леди Инесса сделала пауза, затем продолжила: — Устраивают их, но не нас! Сильные покоряют слабых и становятся еще сильнее — это закон жизни. Не нами он придуман, не нам и обсуждать его. Отнимать богатство у других — это естественно.

— Естественно? А скажите, миледи, сколько стоит это колье из бриллиантов и серебра? Нет, не в фунтах стерлингов. Скажите, знаете ли Вы, сколько крови было пролито из-за этих бриллиантов? Сколько жизней было заплачено за то, чтобы это прелестное украшение красовалось на Вашей нежной шее? И кровь мертвецов не жжет Вашу грудь? Не тревожит совесть?

— А Вы жестоки, капитан! — ледяным тоном произнесла леди Инесса.

— Я жесток настолько, насколько требует того моя профессия моряка, и не более.

— Я не то имела ввиду! Вы прекрасно поняли меня! Я говорю о Вашей жестокости по отношению к женщине! Вы причинили мне боль, капитан!

— Что значит Ваша боль, по сравнению с болью тех, кто умер ради того, чтобы Вы владели всем этим богатством!

— Капитан! — леди Инесса с трудом сдерживала гнев, — дерзость хороша только в бою, но не в общении с дамой! Или Вы хотите поссориться со мной, еще до выхода королевы?

Фицрой понял, что сказал лишнее, он был далек от придворной дипломатии и всегда говорил то, что думал. В одних кругах это воспринимается как прямота и принципиальность, в других, где язык дан не для того, чтобы высказывать свои мысли, такое поведение воспринимается как признак глупости.

— Простите, миледи, — сказал он, понижая тон, — я не хотел Вас обидеть. Моряки слишком грубы и прямолинейны, вести себя на паркете банкетного зала, как на палубе корабля — довольно глупо с моей стороны. Приношу свои искренние извинения, и спешу загладить свою вину!