Я бы снова выбрал море… - [39]

— Власовцев повезем.

Тут все ясно было: враги, предатели, бандиты. Но тогда, в 1931 году на «Свирьстрое» везли небольшую группу политзаключенных (позже Куянцеву придется возить толпы и толпы политзеков, и смотреть на них молодой капитан будет уже совсем иначе, чем посматривал сейчас на эту группу «политиков»). Сквозь равнодушный прищур, без особого волнения поглядывал штурман «Свирьстроя» на черную цепочку по-зековски одетых людей, влачившихся по трапу на борт парохода. И вдруг – замер. Что-то знакомое увиделось в этих согбенных фигурах. При погрузке разглядеть заключенных он не успел. Узнал их потом, в рейсе. Времена были еще не совсем лютые, и конвойные разрешали арестованным прогуливаться по палубе. В следующую вахту и увидел Павел Павлович их – всех своих преподавателей из мореходного училища. И – самое невероятное – среди них был любимый всеми курсантами Александр Павлович Пель. Ну какой же он враг народа?! Такого быть не может! Для всех, знавших Александра Павловича, для всех курсантов он был истинным преподавателем–наставником, не по должности, а по духу, по своему отношению к жизни, к ним, курсантам. И вдруг – Пель заключенный!..

Преподаватель тоже узнал своего ученика. Подозвал к себе. Куянцев ветерком с мостика к старику:

— Есть, Александр Павлович!

— Павлик, — поднял тот на своего ученика заботливые глаза, — вон туман идет, а у тебя компас не закрыт...

Моряком Куянцев стал по призванию. С младых ногтей знакомый с перецветицей владивостокской Миллионки и натруженными портовыми причалами, Павел в шесть заявил отцу, вернувшемуся из очередного рейса:

— Буду, как ты, – матросом.

— Будь уж тогда капитаном! — положил отец на плечо сына руку.

Мужской разговор не терпит велеречивости. Он лаконичен и строг. Обещания мужчины сдержанны, но неизменны. И когда пришла пора выбора – художником ли стать или в моряки податься? – Павел Куянцев изодрал душу в кровь: уж очень тянуло к мольберту. Но мужское слово – верное слово. И подросток шагнул к океану. Записался в китайскую артель на пароход «Артем». А там – пошло-поехало…

В книге «Тихоокеанский флот», изданной в 1966 году издательством Министерства обороны, есть такие строки: «Артиллерия, тыловые части и средства усиления десанта находились в пути из Владивостока на транспортах «Ногин», «Невастрой», «Дальстрой». Эти суда <...> подошли к Сейсину в пять часов 16 августа (1945 г. – В.Г.). Через полчаса одновременно на двух минах подорвался и потерял управление транспорт «Ногин». Еще через полчаса подорвался транспорт «Дальстрой». Никто из экипажей транспортов и десантников не пострадал».

Так вот, на «Дальстрое» старшим помощником капитана в том рейсе был Павел Павлович Куянцев. А до этого у «Дальстроя» была иная известность: плавучая тюрьма. И тогда Павел Павлович тоже работал на нем, но был еще в должности капитана. Это позже его «разжаловали» в старшие помощники. А случилось вот что.

Когда в 1938 году был репрессирован отец Куянцева, сын оказался на каботажных линиях. И работал на них до 1941 года. Что такое каботажные линии в те годы? Почти те же, что и сегодня, лишь за тем исключением, что «живого» груза, заключенных, перевозилось пароходами почти столько же, сколько и народнохозяйственного. Вот тогда-то «Дальстрой» и служил плавучей тюрьмой.

— До пяти тысяч заключенных загоняли конвойные в трюмы парохода, — вспоминает Павел Павлович. — Правда, выходить осужденным на палубу уже не разрешалось: не тридцать первый год. Деление между зеками тоже было свое, «социальное». Первые три трюма отводились для уголовников. Понятно, что обстановка здесь была получше, чем в трюмах для заключенных–политиков. Урки располагались почти с комфортом – просторно им было. А вот политических набивали в тьму, в тесноту, распихивали по многоярусным нарам. И весь рейс – в трюме, за решетками, под крышками люков.

При каждой погрузке, при каждой выгрузке Куянцев вглядывался в траурные вереницы людей на сходне: вдруг да мелькнет лицо отца.

Четырнадцать лет тянулось это ожидание встречи…

И все четырнадцать лет капитан Куянцев чувствовал, что это такое – быть сыном «врага народа». До 1941 года водил он пароходы вдоль дальневосточного побережья страны. Да какие пароходы это были! Преимущественно угольщики. И среди них – «Красное знамя». И так ленивой савраской топотил по волнам, а когда во время ремонта сменили на нем гребной винт, пароходик и вовсе обезножел: скорость упала до семи узлов. Зато дрейф увеличился. Дрейф суденышка стал «изумительный» – до 40 градусов. Счисление приходилось вести не столько по скорости движения вперед, сколько по сносу в бок. Вот где судоводительская практика была для будущих мореходов. Правда, Павел Павлович к тому времени опытом уже богатым обладал и давно уже практикой проверил: рейс начинается задолго до того, как будут отданы швартовы. Он начинается с первой тонны груза, опущенного в трюм, с первой цифры расчета остойчивости. Поэтому и отходил он безаварийно свои благополучные мили на «Красном знамени». И потом, встречая пароходик в порту, подходил к нему, похлопывал невозмутимую сталь борта: