Я бил «сталинских соколов» - [4]

Вскоре после этого примчался финский патруль, и его командир, полагая, что Уутту русский, крикнул ему по-русски: «Руки вверх!» Уутту решил подыграть ему и тоже по-русски ответил: «Да-да». У него забрали пистолет и препроводили для допроса в ближайший штаб. Армейский майор допрашивал его на русском, а Уутту отвечал на своем варианте русского языка. Наконец его истинная национальность прояснилась, когда пилота попросили назвать его часть и место рождения. Сразу после этого обращение изменилось на самое что ни на есть сердечное, ему предложили коньяк и сигару, а потом штабная машина доставила его на базу. Единственным сувениром, который Уутту вынес из этого приключения, была шишка на голове.

1 декабря наш командир звена вылетел со своей парой на патрулирование, но затем наступил период плохой погоды. Только 18 декабря мы сумели возобновить полеты. Туман держал на земле и нас, и противника. Это было очень скверное время. Каждое утро мы ждали прогноза погоды, но лишь в очередной раз узнавали, что только матушка-природа в силах что-то изменить.

18 декабря мы получили сообщение, что советские самолеты-корректировщики Р-5 направляют огонь артиллерии на наши укрепления в Сааренпяя. Мы получили задание отогнать этих наблюдателей. Мы взлетели - командир звена Луукканен и я в качестве ведомого - и направились к Сааренпяя. После прибытия к цели мы несколько раз пролетели над указанным районом на высоте 300 футов, покачивая крыльями, чтобы показать финским артиллеристам, что мы свои. Никаких вражеских самолетов не было видно, но чуть раньше советские бомбардировщики совершили налет на крепость.

Во время последнего прохода над укреплениями по нам открыли огонь наши же зенитки. Луукканен летел чуть впереди меня, когда я увидел струю трассирующих пуль, приближающуюся к нему. Его топливный бак был пробит, и я заметил струю бензина, бьющую из самолета. Он повернул к базе, и я сопровождал его, пока мы не пересекли береговую линию. В этот момент он передал мне, чтобы я в одиночку продолжал выполнение задания, а сам пошел на аэродром. Он был очень зол!

Луукканен добрался до железнодорожной станции Кавантсаари, где совершил вынужденную посадку на вспаханное поле.

Тем временем я продолжал полет. Так как нигде поблизости самолетов не было видно, я направился к Териоки. Единственными, кого мне удалось увидеть, были три советских солдата на берегу. Они бросились врассыпную, когда я прошел над ними на бреющем и дал длинную очередь из пулеметов. Когда я полетел домой, наши собственные солдаты обстреляли меня, словно дикую утку. Они с одинаковой энергией палили по любому замеченному самолету, как чужому, так и своему. Судя по всему, им гораздо больше хотелось пострелять по самолету, чем разбирать, чей он.

Когда я пролетал над лесной просекой, меня уже подкарауливала новая группа стрелков. Кусты можжевельника, казалось, расцвели от вспышек выстрелов… направленных прямо в меня. Мой самолет получил три попадания. Одна пуля пробила крыло, а две других - фюзеляж чуть справа от меня. Я поспешно бросил самолет к краю просеки, перескочил через амбар на опушке леса и умчался домой без новых происшествий.

19 декабря состоялся наш первый настоящий воздушный бой. Мы взлетели звеном, но так как у меня возникли проблемы с запуском мотора, я чуть отстал от остальных. Судя по всему, нам предстояла хорошая охота, так как в эфире зазвучали многочисленные сообщения о вражеских самолетах. Когда я приблизился к Антреа, то услышал рапорт: от Хейниоки к Антреа летят 3 вражеских бомбардировщика. Я повернул туда, где они были замечены, и примерно через полминуты увидел 3 приближающихся бомбардировщика Ил-3.

И вот теперь впервые я должен был схватиться с врагом. Я находился на 1500 футов выше бомбардировщиков. Они заметили меня, лишь когда я уже начал боевой разворот. Как раз над артиллерийским лагерем Кексгольма я пристроился к ним сзади. Бомбардировщики поспешно сбросили бомбы на лес возле реки Вуокса и повернули обратно. Я оказался позади левого бомбардировщика и с дистанции 100 метров открыл огонь по нему, убив бортстрелка. Затем я подлетел к головному бомбардировщику и всадил ему очередь в фюзеляж. Наконец я пристроился в хвост к третьему бомбардировщику и открыл огонь по стрелку, убив его. Теперь ответного огня не было.

После этого я подошел к головному бомбардировщику и с дистанции от 10 до 20 метров начал расстреливать его моторы, которые сразу задымились. Топливные баки находились в крыле рядом с моторами. Затем я зашел в хвост бомбардировщику на другом фланге и дал такую же очередь. Эту же тактику я применил и при атаке третьего бомбардировщика. Я мог видеть, как пропеллеры вертятся все медленнее и скорость бомбардировщиков падает. Я гнался за ними до Рауту, но так и не сумел поджечь ни одного, хотя израсходовал 2200 патронов. Бомбардировщики превратились в решето, пробоины были видны и в крыльях, и в фюзеляжах. Судя по всему, пилот головного самолета был ранен, так как совершенно неожиданно бомбардировщик клюнул носом и вошел в вертикальное пике. Из самолета никто не выпрыгнул, и он врезался в землю, загоревшись лишь после этого. Остальные два бомбардировщика уходили с пологим снижением, и я ничего не мог с ними сделать, так как у меня не осталось ни одного патрона.