Я — абориген - [76]

Я снова осмотрел ногу.

— Покажи, как вывести гной.

— Не знаю, — пробормотал Малагвиа мрачно.

— Покажи, как сделать, чтобы опухоль спала.

— Тоже не знаю.

— Если я смогу это сделать и вылечу мальчика, ты должен признать, что моя медицина сильнее твоей.

Малагвиа ничего не ответил. Как мог опытный специалист, искушенный в применении сока древесной коры и мумбо-джумбо, признать превосходство подмастерья? Как мог самый влиятельный на побережье человек признать, что его победил чужеземец?

Я тщательно промыл ногу, вынул из сумки шприц и для стерилизации прокалил иголку в огне костра.

У Малагвии глаза от удивления на лоб полезли.

— Это для чего? — опросил он резко.

Мне было ясно, что без дипломатии тут не обойтись.

— В этой игле чудодейственная сила, — сказал я. — Настоящее волшебство черного знахаря. Я впрысну твоему сыну эту жидкость, и она выгонит из его ноги дьявола, который его убивает.

Малагвиа, удовлетворенный ответом, радостно кивнул головой. Значит, действует его ремесло, а вовсе не мое! Скажи я ему, что в шприце пенициллин, который поборет инфекцию в ноге, кто знает, как бы он к этому отнесся! Снедаемый любопытством, он не сводил с меня глаз, стараясь, однако, сохранять безразличный вид.

В это время из темного угла вышла жена Малагвии и заплакала.

— Заткнись! — прикрикнул он на нее. — Не видишь, что ли, черный доктор, мой товарищ, лечит нашего сына.

— Я не черный доктор, — сказал я.

— Как же, как же! Ты черный доктор! — Он хитро подтасовал факты к своей выгоде, и я понял, что спорить бесполезно.

Я сделал мальчику укол и забинтовал раздувшуюся ногу. Когда я поднялся, старик в знак братского приветствия положил руки мне на плечи, как бы признавая меня равным себе.

— Я очень занят в амбулатории, — сказал я. — Ты будешь каждый день приносить сына на уколы. Там у меня есть еще более сильная игла.

— Хорошо, — согласился наконец Малагвиа.

Он не только приносил сына, но через четыре дня, когда у мальчика боль прошла и опухоль в бедре спала, пожаловался, что его и жену одолели нарывы. Я и сам заметил у него фурункулы на руках и ногах, но промолчал.

Вот так я осмотрел, поставил диагноз и вылечил знахаря, его жену и сына. Каждый раз, перевязывая болячки Малагвии, я думал: «Много лет назад один из твоей братии пытался меня убить». Но эту мысль вытесняла другая: «А чернокожий доктор из племени алава, старый Гуджива, спас меня».

Мне рассказали, что старый Малагвиа не «отпел» ни одного из своих соплеменников. Он был одержим примитивной гиппократовской идеей и считал, что людей лучше лечить, чем убивать. Благодаря этому у него была огромная практика, а сам он, по понятиям аборигенов, стал богачом. В качестве гонораров к нему чуть ли не бездонным потоком текли отрезы ситца, табак, оружие, продукты… Я видел, как он обходил лагерь и собирал то, что ему причиталось по счетам. Он мог потребовать у пациента все, что угодно, даже его жену, ему ни в чем не было бы отказа.

Лекарства свои он составлял из соков растений и трав, варил из коры, камней, костей, воска, красной охры, перьев и меха — из всего, что обладало, по его убеждению, магической силой и в сочетании с высасыванием крови и гипнозом изгоняло злых духов из тела больных соплеменников. Хотя Малагвиа творил добро, аборигены боялись его, как можно бояться только знахаря и колдуна.

Когда мальчик совсем выздоровел, а Малагвиа и его жена избавились от фурункулов, он пришел ко мне и, исполненный великодушия, признал наконец мои заслуги.

— Доктор… — пылко сказал он. — Доктор…

Я был тронут.

Он был знахарем и лечил сотни своих соплеменников. Некоторые выздоравливали — ведь вера имеет великую целительную силу. Я не сомневался в том, что народ считал его чуть ли не «сновидением», в которое слепо верил.

Но он не мог вылечить своего сына. Он не мог вылечить свою жену. Он и себе не мог помочь и, стараясь не утратить собственного достоинства, был вынужден прибегнуть к другим лекарствам из соков трав, листьев, кустов, коры и плесени, в которые твердо верили три белых врача.

Колесо повернулось.

ЭПИЛОГ

«Северная территория Австралии „Правительственная газета“, № 19В от 13.V.1957 г.

Я, Джеймс Кларенс Арчер, администратор Северной территории Австралии, в соответствии с полномочиями, возложенными на меня Законом о благосостоянии 1953–1955, настоящим объявляю находящимися под опекой лиц, поименованных в приложении к данной декларации, поскольку они в силу своего образа жизни и неумения без посторонней помощи вести свои дела, в силу социальных традиций, своего поведения и личных связей нуждаются в особом попечении и помощи, кои предусмотрены названным выше Законом».

* * *

Приложение содержит имена 15 211 аборигенов, которые, таким образом, стали подопечными правительства, но ни одного белого в нем нет.

Имя Филипп Вайпулданья стоит на странице 236 приложения. Рядом — имена моей жены и наших детей.

В 1957 году советники правительства считали, что я нуждаюсь в особом попечении.

Я был не в состоянии сам вести свои дела.

С пятнадцатью тысячами других аборигенов я попал под опеку.

Я не мог действовать по своему разумению.

Мне исполнилось уже 35 лет, но тем не менее у меня был официальный опекун — администратор Северной территорий, уполномоченный решать, что мне можно делать, а что нельзя.