XXS - [22]

100 Хртя в последнее время Амелия часто действу­ет мне на нервы своим Ашем, я буду скучать по ней больше всех. По ее круглому лицу с тысячей веснушек; наверное, когда я вернусь, их будет в два раза больше. У нас родственные души. Сто­ит Амелии на меня посмотреть, и я точно знаю, че­го она хочет, о чем думает и что чувствует. То же самое происходит и с ней, хотя я никогда не была столь откровенна, как она. Вся история с моими алиментарными нарушениями проходит мимо нее как простуда и все больше вгрызается в меня, как рак, от которого нет спасения.

Я буду скучать по Рамину, по разговорам с ним. Не могу же я забыть, как возвращалась из школы и мы болтали, пока у нас ворочались языки. Когда я приеду обратно, он уже будет жить в Вейденфельде.

Мне будет безумно не хватать Никки. Она мне как сестра. Она всегда рядом. Я прекрасно помню, как она обо мне заботилась, когда я вернулась из своей психушки.

Буду скучать по Фионе, Майку, Даниэлю и по всем остальным, включая Аша и Каро.

У меня такое чувство, что я улетаю на Плутон без обратного билета. А ведь это всего каких-то жалких семь недель. Семь недель! Ужасно долго. Чемодан я уже упаковала, но открываю его через каждые пять минут, чтобы засунуть что-то еще. На­пример, очки от солнца. _

Я уже радуюсь тому, что полечу на самолете. A U J. Я еще никогда не летала так далеко. Только один раз на остров Гельголанд, когда была совсем ма­ленькой. Но я ничего не помню.

С матерью я не попрощалась. После тех изде­вательств я видела ее только один раз, в супер­маркете, где она покупала себе выпивку. Я сде­лала крюк, чтобы она меня не заметила.

Понедельник, 15 июля 1996

Великий день начала путешествия. Поездка в Мюнхенский аэропорт оказалась отвратительной. Мне было безумно худо, хотя я сидела впереди. Наконец мы приехали, забрали

свои визы и сдали горы багажа. А потом я целую вечность и даже больше сидела в огромном зале с моим не умеющим себя вести батюшкой, кото­рый снова перестал со мной разговаривать. Поня­тия не имею почему, наверное, я снова что-то сде­лала не так. В общем всё как всегда. Но он мог бы спокойно сказать, что у него за проблема, тогда бы я, по крайней мере, знала, в чем моя вина.

В двадцать часов тридцать минут нам велели по коридору пройти к самолету, нас обыскали. Как будто я, самый послушный на земле ребенок, взя- ла с собой автомат и собираюсь захватить Австра- JLUft лию. У отца тоже ничего не нашли. Этот чудо- компьютер — металлоискатель — конечно же не понял, что я взяла с собой немного травки. (Про запас! Я ведь не знаю, что там со мной будет.)

Когда мы попали в самолет, мне удалось мель­ком заглянуть в салон первого класса. Черт побе­ри, в это кресло влезет двое таких, как я! Но наши места, конечно же, были не в первом классе. Они оказались где-то в середине живота этой махи­ны, хорошо еще, что у окна. Рядом со мной сел жирный старик, от которого ужасно воняло.

Когда мы приземлились в Лондоне, уже стемне­ло. Грандиозная картина: город с тысячами огней с такой высоты! Внизу нас забрал красный автобус, который довез нас до «Боинга». Вот это монстр! Мест у окна нам не досталось, хорошо еще, что на

этот раз я устроилась с краю, и мне не пришлось вдыхать мерзкие запахи. Теперь рядом со мной си­дел только отец, от него хоть ничем не пахнет. А потом началась обычная трепотня. Как включать радио, как надевать спасательные жилеты и так да­лее. Сплошной отстой! Я устала как собака и хоте­ла только спать. Слава богу, здесь дают шерстяные одеяла и носки. Для такого фетишиста шерстяных одеял и носок, как я, это самый минимум!

Вторник, 16 июля 1996

Я проснулась, когда прошел слух, что на бор­ту покойник. Здорово! Как, почему и из-за чего, нам сообщить не удосужились. Мужчина из пер­вого класса. Ему и дорогой билет не помог.

Чтобы не выбрасывать труп в море, пришлось совершить внеплановую посадку в Калькутте. К со­жалению, нам не разрешили выйти, но я попыта­лась увидеть в окно как можно больше. Вид какой- то жалкий. Я заметила даже маленькие круглые хижины и множество пальм прямо в аэропорту. И еще увидела машину, в которую засовывали за­вернутый труп. Хорошо хоть я не видела его неза- вернугым. И все равно я побывала в Индии.

Я выяснила, что взлет гораздо приятнее, чем посадка. При посадке у меня буквально раска­лывается череп, дико болят уши, становится ху­до до безобразия.

Когда мы полетели дальше, нам подали самую отвратительную еду, которую мне когда-либо до­водилось пробовать. Я поела только для того, что­бы подольститься к отцу. А потом обзавелась опы­том насчет того, что в самолетном туалете очень неудобно вызывать у себя рвоту. Там узко, к тому же в тот самый момент, когда я засунула в рот пальцы, началась такая болтанка, что половина попала мимо. Вот противно! Больше всего меня шокировало, что то, что еще несколько минут на- Q4 зад называлось едой, но уже выпущенное обрат­но, имеет тот же самый вкус, что и раньше!

Еще через два часа мы снова приземлились, но на этот раз хоть по плану. Пока заправляли са­молет, мы с отцом бегали по аэропорту в Бангко­ке. Я казалась себе странным существом, потому что таиландцы таращились на меня так, будто я инопланетянин. Когда отец объяснил мне, что здесь все мужчины торгуют своими женщинами, мне стало так противно, что тут же захотелось об­ратно в самолет. Кто знает, что там на уме у этих таиландских торговцев женщинами! И самое главное — о каких сделках думает мой отец в данный момент?!