XV легион - [79]

– Какой интересный, – шепнула одна другой.

– И как он убивается! Бедняжка!

Виргилиан как во сне спустился по ступенькам и смотрел тупым взглядом на работу погребальщиков, замуровавших плитой отверстие ниши. За этой плитой лежало все, что осталось от Делии, от ее обуреваемой страстями жизни. Он припал к холодному камню и плакал, как плачут дети.

– Пора идти, сын мой, – сказал Феликс и взял его за руку, – все уже разошлись.

– Пойдем, – вздохнул Виргилиан.

Они поднялись в колумбарий, пресвитер погасил светильник, висевший под потолком, и они вышли в виноградник. Вдалеке были слышны голоса спускавшихся в город людей. Веял прохладный ветерок. На небе сияли звезды.

Клавдия, узнав, что Виргилиан племянник сенатора Публия Кальпурния Месалы, предложила поэту гостеприимство в своем доме, но Виргилиан отклонил это предложение. Он предпочитал остаться у пастухов, в той мирной и пахнущей овчинами хижине, куда его забросила судьба, а потом решил на первом подходящем корабле отправиться в Италию вместе с Трифоном, Скрибонием и корабельщиками несчастной «Фортуны».

Он покорно следовал за Феликсом. На повороте дороги, поднимавшейся вверх среди виноградников, врач сказал:

– Теперь тебе надо подняться по этой тропинке до самого верха горы, и ты будешь в селении пастухов. Слышишь, там лают псы?

– Прощай, – пожал его руку Виргилиан.

– Прощай! И не осуждай меня за то, что мое искусство врачевания оказалось бессильным пред смертью.

– Я не осуждаю тебя. Так было суждено.

– Не предавайся также отчаянью. Сие есть не смерть, но успение. Мы не знаем путей Провидения. Ты видел в катакомбах Доброго Пастыря?

– Да, я видел, – нехотя ответил Виргилиан.

– Он взвалил на свои рамена грехи всего мира. Все обремененные, все труждающиеся и все, у кого душа пребывает в смятении, находят у него прибежище. Ах, друг мой, сын мой! Когда тебе некуда будет постучаться, вспомни, что на Мелите есть человек по имени Феликс. Да будет с тобою мир...

Виргилиан слышал, как удалялись в темноте шаги священника. Потом все смолкло. Он не стал подниматься по указанной тропинке, а присел на камень и закрыл лицо руками. В отдалении заливались собаки, чуя чужого человека. Какое им было дело до его горестей, до того, что больше не было на свете Делии, что весь мир стал иным? Казалось, что, в самом деле, ему некуда было постучаться. Скрибоний в этот час храпит, Феликс ушел в городок, но, если бы его окликнуть, он стал бы говорить о воскресении мертвых. А что если в его словах истина? Что если, в самом деле, душа человеческая не умирает вместе с телом, и, может быть, бессмертная душа Делии сейчас витает над ним в этой звездной темноте? В это мгновение ветерок коснулся его лица. Виргилиан вздрогнул.

– Делия, Делия, зачем ты меня покинула? – шептал он, храня где-то в самой глубине души надежду, что Делия слышит его призывы.

Так просидел он на камне весь остаток ночи. Рассвет поднимался над островом. Виргилиан рассмотрел сухую смоковницу, одиноко стоящую над тропинкой, камни и ниже темно-зеленые виноградники, белеющий в тумане городок.

В этот час в Сатале, на границе с Арменией, в лагере Пятнадцатого легиона пели утренние трубы.

Корнелин, в сопровождении трибунов, въехал в ворота лагеря. На площади перед преторием легионарии занимались военными упражнениями – метали копья в соломенные чучела, изображавшие врагов. Краснорожий центурион кричал неловкому новобранцу:

– Не так надо метать копье! Метай его не рукой, а всем телом. Смотри, вот так!

Центурион взял из рук растерянного солдата копье, вытянул вперед левую руку, отвалился всем телом назад и бросил оружие коротким рывком. Копье описало красивую дугу, точно радуясь своему полету, направленному умелой рукой, и тяжко вонзилось в соломенное чучело.

– Вот как надо метать копье! Сообразуйся также с движением ветра!

Центурион отошел, и в это время труба возвестила прибытие легата...

Под широким навесом солдаты чистили и скребли легионных коней. Галик, пафлагонец из Клавдиополя, о котором все знали, что он христианин, накладывал на тележку навоз и переругивался с товарищем, легионером Василием из Аппамеи, поклонником солнечного бога Митры. Разговор шел на религиозную тему. Раздраженный насмешками товарища, Галик говорил:

– Что есть твой бог? Огонь! Но пожелает Христос и погасит его, яко жалкий светильник! Тьфу!

– Никто не может погасить небесного огня!

Так они спорили о вере, один с вилами в руках, другой со скребницей, оставив работу. Они не заметили, что легат, в простом плаще, пылающий ревностью к службе, вошел на конюшню.

Корнелин услышал их теологический спор. Времена наступали странные. Новые веянья долетали и до грязного городишка Саталы. Как будто бы нетактично было наказывать людей за пристрастие к богословию. Но боги сами по себе, а служба сама по себе.

– Почему вы оставили работу? – спросил легат. – Центурион, скажи Ацию, чтобы он всыпал обоим по двадцать розог за нерадение.

Галик и Василий, один с вилами, другой со скребницей, растерянно смотрели друг на друга. Легат проследовал дальше.

Он осмотрел лошадей, повозки и запасы фуража, присутствовал на конном учении, проверил отчетные списки и потом возвратился верхом в Саталу, где они поселились с Грацианой, потому что ей мешали спать легионные трубы.