WikiLeaks изнутри - [45]

Д: а таких очень немного

Д: ради прошедших трех лет это того стоит, должно того стоить

Дж: патологические лжецы обычно глубоко убеждены в собственной честности, и это делает их ложь такой правдоподобной

Д: почему ты считаешь меня лжецом?

Д: я не помню, чтобы хоть раз тебя обманул, никогда такого не было

Д: мне кажется, что ты прислушиваешься к лжи других

Д: и даже не пытайся спрашивать меня об этом

Д: я хоть убей не понимаю, как ты можешь считать меня лжецом

Д: черт, даже представить не могу

Дж: ты столько раз облажался, и ты хочешь, чтобы я все эти случаи перечислил? какой в этом смысл, если ты сам этого не видишь?

Дж: я хочу, чтобы ты сам в этом разобрался

Д: потому что я требую доказательств

Д: я не могу сам в этом разобраться, потому что по крайней мере половина всего этого – неправда

Д: этого никогда не было, а ты считаешь, что было

Д: так как же я могу в чем-то разобраться?

Дж: речь идет о непосредственных наблюдениях, а не об информации из чужих рук

Д: тогда я еще меньше понимаю

Дж: я уже 6 недель тому назад представил тебе список причин, по которым я был на тебя обозлен

Д: это где одним из пунктов был мой почти всегда от утюженный костюм?

Д: я действительно ничего не понимаю

Список, боже мой, какой бред. Джулиан составил список всех моих недостатков. В этом списке было, кроме всего прочего, указано, что стрелка на моих брюках всегда идеально заутюжена. Притом что мы самое частое раз в три месяца надевали костюмы. У меня сложилось впечатление, что на некоторых встречах мы могли бы достичь гораздо большего, если бы явились на них прилично одетыми по консервативным меркам, а не как последние оборванцы. Держаться консервативно, работать субверсивно – это был мой девиз.

С некоторых пор Джулиан сам приходит на выступления в костюме, причем в брюках с идеально отутюженной стрелкой. Я считаю, что это правильно. У Дэниела Эллсберга, известного разоблачителя, который в 1971 году передал прессе секретные бумаги Пентагона по вьетнамской войне, есть на эту тему хорошее высказывание: «Когда придут тебя арестовывать, ты должен быть в костюме». И речь в данном случае идет не о внешнем виде, а прежде всего о том, чтобы дать людям понять: приличная одежда от наказания не убережет.

Еще меня обвиняли в том, что мое имя значилось на табличке под дверным звонком с тех пор, как я переехал к Анке. На Джулиана это действовало как красная тряпка на быка. Я задавался вопросом, в чем тут дело. Он возмущался: мол, я ставлю под угрозу собственную безопасность. Но мое имя было на дверном звонке и до того, как я переехал к Анке. Между прочим, даже в Висбадене, где Джулиан прожил у меня два месяца.

Кроме того, где бы я ни жил, я всегда менял старые замки на новые, более надежные. Мою входную дверь далеко не просто было бы взломать. Я бы сразу заметил, если бы кто-то попытался залезть в квартиру. С недавнего времени я обзавелся железнодорожной проездной карточкой, по которой мог в течение целого года ездить на поезде, куда хотел. 3800 евро на эту карточку были взяты из нашего постоянно растущего капитала в фонде имени Вау Холланда. Я просто садился на поезд и ехал, без необходимости оплачивать билет кредиткой, по которой можно было бы вычислить мой маршрут. В общем, я намного серьезнее относился к безопасности, чем раньше.

Джулиан долгое время не имел постоянного местожительства, он болтался то там, то тут и всегда где-нибудь находил приют. Он еще в детстве без конца кочевал с места на место. Его мать долгое время скрывалась от его отца, который был членом австралийской секты «Нью Эйдж».

Каково это – не иметь своего угла, я за прошлые годы испытал на собственной шкуре. В июле 2009 года я съехал с квартиры в Висбадене и семь последующих месяцев, точнее – до моей встречи с Анке, провел без жилья. Возможно, изначально перспектива разделить кочевнический образ жизни Джулиана даже казалась мне заманчивой. И в первое время опыт жизни без балласта действительно был интересным. Под «первым временем» я подразумеваю первый месяц.

Интерес очень быстро прошел и перерос в отвращение. Больше всего мне не хватало моей кухни, где я хранил запасы продуктов и специи, где у меня был свой порядок, где я мог при желании приготовить себе поесть.

Моя мебель, которой набралось два микроавтобуса, причем половину одного заняла моя хорошо оснащенная кухня, а еще половину – компьютерное оборудование, хранилась у родителей. Я собирался искать жилье в Берлине, но до выбора квартиры дело так и не дошло. Я всегда таскал с собой огромный рюкзак, во время конференций останавливался в дешевых пансионах или ночевал у друзей.

Уже спустя неделю после нашего с Анке знакомства стало ясно, что я перееду к ней. Мне кажется, увидев красный диван в подвале клуба, на котором я обычно ночевал, она порадовалась, что пригласила меня к себе жить. Квартира Анке была большой и уютной, один угол в гостиной выложен подушками, а кухня стала настоящим подарком для моей изголодавшейся по домашнему очагу души.

Вполне возможно, что Джулиан, в отличие от меня, родился кочевником и что ему все это не доставляло неудобств. Но после проведенных на красном диване ночей я бы прекрасно понял его, если бы выяснилось, что это не так.