Взятие Вудстока - [24]
Наша жизненная энергия питала собой каждое художественное и творческое начинание. Возьмите любую сферу искусства — прозу, драматургию, поэзию, живопись, сцену, дизайн — и вы найдете среди тех, кто внес революционный вклад в ее развитие художников-геев. На самом деле, это верно в отношении практически любой значительной сферы человеческой деятельности, включая бизнес и науку. Ирония состоит в том, что при всей любви американцев к достижениям геев, самих этих художников и изобретателей они ненавидели.
История — это рассказ о том, как большинство угнетало меньшинство, то или иное. В Америке середины двадцатого века две худших доли, какие могли выпасть человеку, состояли в том, чтобы родиться либо геем, либо чернокожим, и многие полагали, что быть геем — было хуже.
В 1950-х и 60-х медицина считала гомосексуальность формой душевного расстройства. Психиатры относились к ней как к болезни, которую можно «излечить» с помощью фрейдистского анализа, гипнотерапии или, если все это терпело неудачу, электрошоковых «процедур». Психоаналитикам хотелось уверить нас, что гомосексуальность есть отклонение от нормы, объясняющееся условиями, в которых мы росли, — психическое расстройство, порожденное неправильными отношениями с отцами и матерями. Я соответствовал этим представлениям в совершенстве — как, впрочем, и все мои «нормальные» друзья. На самом-то деле, я не знал ни единого гея или «нормального» человека, чье детство не было так или иначе изгажено. И тем не менее, принадлежность к геям это, как уверяли нас психотерапевты, расстройство, которое может быть «исправлено» должного рода модификациями поведения. Вылечить они никого пока не вылечили, но лечить продолжали.
Существовала также и вера в то, что гомосексуальность — это просто наш выбор, и мы могли бы его контролировать, если бы захотели. Многие из так называемых психотерапевтов и священников считали, что некоторые мужчины и женщины выбирают жизнь гея по причине их врожденной порочности. Она-то и делает для них притягательной порочную жизнь. И эта вера давала карт-бланш разного рода преступлениям на почве ненависти, совершавшимся против людей, чьей единственной виной была сексуальная ориентация, изменить которую они не могли.
Правда же состоит в том, что практически каждый юноша, обнаруживающий в себе гомосексуальность, переживает кризис, который наводит его, среди прочего, и на мысли о самоубийстве. Отвергаемый семьей, друзьями и обществом в целом, он совершенно одинок и всеми ненавидим. И слишком многие из таких молодых людей видят единственный выход в том, чтобы покончить с собой. Из тех же, кто выбирает жизнь, многие пытаются «исправиться». Одни со временем женятся и заводят детей, другие подаются в священники, третьи стараются прожить вообще без секса. Практически все эти попытки «перевоспитания» и «искупления» проваливаются. Как ни старайся, избавиться от своей сексуальной природы невозможно. На самом-то деле, такие старания нередко приводят к поведенческим отклонениям и еще большим страданиям, — и не только того, кто старается, но и других людей тоже.
В конечном счете, мы начинаем понимать, что единственное возможное искупление кроется в нас самих. Но платим мы за это очень высокую цену. «Выходя из укрытия» мы вдруг становимся очень приметными, во всяком случае, в большей, чем прежде, мере. А это обращает нас в легкую добычу — не только для хулиганья и гомофобов, но и для представителей закона.
В 1950-х и 1960-х гомосексуальное поведение стояло вне закона. Нью-йоркские копы расставляли на гомосексуалистов ловушки — в Центральном парке и в других районах города. Переодеваясь в футболки и легкие хлопчатобумажные брюки, из единственного заднего кармана которых свисал яркий носовой платок — эти платки были для геев своего рода кодом, позволявшим отличать пассивного гомосексуалиста от активного, — копы изображали геев. «Эй, чем занимаешься нынче ночью?» — спрашивал такой коп у человека, в котором он заподозрил гея. Когда человек отвечал и подходил к копу, на запястьях его защелкивались наручники, а затем его швыряли в полицейский фургончик и везли в участок. Многие геи добирались туда уже покрытыми кровью и ссадинами, а то и с несколькими сломанными ребрами — благодаря «правосудию», которое вершилось над ними еще по дороге.
Если вы держали бар или ресторан для геев, то имели дело с рутинными полицейскими облавами. Согласно полиции, существовали законы, запрещавшие людям одного пола танцевать друг с другом. Копы врывались в такое заведение, требовали у присутствовавших, чтобы они показали документы, и довольно часто их конфисковали. Затем они избивали мужчин, переодетых в женское платье, или просто тех, кто казался им чрезмерно женственным, и сажали их на день-два в кутузку, где им приходилось сносить новые надругательства со стороны других заключенных.
Сходных взглядов придерживались и многие работодатели. Если вы работали не на гомосексуалиста, положение ваше становилось шатким с той минуты, как в вас заподозрили гея. Законов, запрещающих сексуальную дискриминацию, в 50-х и 60-х не существовало. Людей увольняли без всяких разговоров по первому же подозрению в гомосексуальности.
