Взрывные воронки - [5]

Он консультировал французов, выступая в роли спойлера — человека, который пытается вывести из строя системы безопасности, и публично заявил, что новые устройства временно безупречны.

«Почему временно?» — поинтересовался у него репортер одного из британских таблоидов.

«Потому что любую систему можно разрушить», — ответил Монтеверде.

Но обычно это происходит не так быстро и сопровождается выявлением каких-либо дефектов. Монтеверде сильно обеспокоило то, что даже после тщательного изучения данных о трех парижских взрывах он не мог найти бреши в системе безопасности.

Он не мог понять, кто пронес взрывчатку внутрь, как они осуществили взрыв и что это вообще за вещество.

Ответов на эти вопросы не было ни у кого.

До событий, произошедших в Париже, считалось, что взрывчатое вещество оставляет следы — нечто вроде отпечатков пальцев или подписи. До Парижа взрывчатку можно было легко распознать.

Я вхожу в третью палатку слева. Внутри прохладно, и не просто потому, что не палит солнце. Несколько крошечных электронных устройств нагнетают кондиционированный воздух через ячейки в тканевом покрытии. Это палатка богатого человека, обставленная с роскошью.

Здесь есть мебель, и это меня удивляет. Стулья, покрытые одеялами кровати, два небольших обеденных стола. На коврике у стены, скрестив ноги, сидит женщина, на ней одежда западного образца — тонкая черная блузка и черные брюки, черные волосы модно подстрижены, несимметричная челка прикрывает лоб. Одиннадцатилетний мальчик рядом с ней, очевидно, ее сын. Он смотрит на меня, глаза у него темные и пустые, потом его взгляд перемещается и упирается в пространство прямо перед собой.

Я знаю, что у него нет встроенной загрузки в Сеть. В лагере запрещены любые сетевые подключения, даже если у тебя имеется персональный чип. Существуют технологии блокирования такого рода, что перекрывают любой доступ в Интернет, даже для госпиталей. Международные соглашения позволяют медикам пользоваться сетевой связью, но в таких лагерях часто существует внешний международный барьер. Даже если он пересекает границы трех независимых стран, связи нет ни у кого или она есть у всех — это зависит от того, какой международный закон пытаются нарушить люди, заправляющие в лагере.

Я представляюсь. Женщина оглядывает меня с недоверием, точно так же, как солдаты на въезде. Я протягиваю ей пластиковое удостоверение личности, мы пользуемся такими в местах, где лишены возможности входить в Сеть.

Она смотрит на карточку, переворачивает ее, видит голографическое изображение женщины, которая играет меня на экране, и подпись.

— Они предупредили меня, — говорит женщина, и я не спрашиваю, кто такие «они». Это те, кто организовал нашу встречу через десяток посредников, те, кто вероятно сейчас думает, что использует меня для своих гнусных целей. — Они предупредили меня, что вы будете не такой, как я ожидаю.

По телу у меня пробегают мурашки. Несмотря на то что я максимально законспирирована, чтобы «плохие парни», как их называет наш президент, не узнали, кто я, кто-то все-таки знает. Может быть, знают многие. Может быть, эти многие связаны с «плохими парнями».

Мы преодолеваем процедуру знакомства, она и я. Я сажусь напротив нее, ускользая из поля зрения пустых глаз ее сына. Она предлагает мне чай, я принимаю чашку, но пить не собираюсь. Чашка маленькая и изящная, с позолотой. Женщина еще не обменяла ее на еду.

Потом она медленно протягивает мне пластину. Я прикасаюсь к ней, и появляется изображение и звук. Улыбающийся мужчина в деловом костюме западного образца, голова непокрыта, волосы модно подстрижены, так же как у женщины. Он держит за руку девочку лет пяти, она копия своей матери. Девочка смеется тем беззаботным детским смехом, от которого некоторые люди не избавляются даже с возрастом. Эти звуки наполняют палатку, и мальчик, сидящий напротив меня, вздрагивает.

— Это ее изображение? — спрашиваю я.

— Их, — говорит женщина. — Он тоже умер.

Я произношу то, что положено в таких случаях, чтобы узнать суть дела. Подобных инцидентов так много, что иногда детали происшествия ни для кого не существенны, за исключением людей, которых они непосредственно затрагивают. Он припарковал машину на стоянке у кафе в Каире, сказал жене, что отвезет дочку в специализированную школу, где дети бизнесменов, ведущих дела с Западом, изучают английский язык. Однако при подъезде к школе дорога оказалась перекрыта.

Он открыл дверцу, и машина взорвалась. Погибли он, его дочь и трое случайных прохожих на тротуаре. Если бы они доехали до школы, как собирались, погибло бы пятьдесят детей.

— Она такая красивая, — говорю я.

Даже сейчас с трудом верится, что этот ребенок мог нести внутри себя бомбу. Трудно поверить, что она существовала только для того, чтобы убивать других. В заданном месте, в определенное время.

Я дала себе обещание, что не стану задавать стандартный вопрос: Как вы могли это сделать? Как вы могли это сделать со своим ребенком?

Вместо этого я спрашиваю:

— Вы знали?..

— Никто из нас не знал. — Женщина смотрит на меня в упор.

Вызывающий, полный ярости взгляд. Сотни раз она отвечала на этот вопрос, и ответ всегда был один и тот же. Подобно множеству уцелевших, она не может поверить, что ее муж обрек на смерть собственное дитя.