Взрыв в бухте Тихой - [12]

— Идут помаленьку, — уклончиво ответил Виктор.

Рыбаков с минуту внимательно разглядывал чертеж, а затем одобрительно сказал:

— Я бы сказал, что не помаленьку, а хорошо идут дела. С учебным оборудованием хорошо ознакомились?

— Ознакомился…

— Как этот прибор работает?

— Вчера вечером проверял, показания хорошие. Сегодня утром проходили занятия, отклонений также не было.

— На катерах он пошаливает…

— Здесь он тоже немного пошаливал. Шланг питания нужно хорошо проверить, соединения, контакты…

— А этот?

— Работает отлично.

— Да, конструкция у него удачная. Ну, а с такими штуками встречаться приходилось? — и Рыбаков сдернул брезентовый чехол с трофейной магнитно-акустической мины.

— Только здесь да в училище.

— Серьезная штука! Тут такое накручено — не знаешь, за что приняться… Н-да… Так вот, товарищ лейтенант, через полтора часа на учебные торпедные стрельбы пойдет другая группа катеров. Согласны пойти в море?

— Конечно!

— Тогда — десять минут на сборы и — на катер ноль тридцать шестой. И проверьте там прицельный прибор…

…Позади осталась бухта. Виктор стоит на носу и глаз не может отвести от стремительно несущейся на него прозрачно-зеленой водной глади. На торпедном катере он идет впервые, все для него ново. Как чудесную музыку он всем своим существом впивает и могучий рокот моторов, и мелкую вибрацию корабля, и шипение вспарываемой носом воды, и звонкий плеск далеко в стороны разбрасываемых волн.

Виктор оглядывается. Катера идут строем уступа; из-за белых брызг и пены или, как их называют катерники, усов видны только вздыбленные носы катеров да рубки; за каждым почти до самого горизонта тянется широкая бурлящая полоса.

А впереди — солнце и море, и далекая линия горизонта, к которой стремительно мчатся катера, а она так же стремительно отступает.

Вот показалась движущаяся мишень, неподалеку от нее — катер-торпедолов. Раздается команда:

— К атаке приготовиться!

Сильнее запели моторы, нос катера еще выше поднимается над водой, еще дальше разлетаются вспененные усы.

— Правый аппарат — товсь!

И сразу же:

— Пли!

— Толчок — и длинное блестящее тело торпеды исчезает в воде. Снова звучит команда:

— Левый аппарат — товсь!

— Пли!

Исчезает и вторая торпеда. Проходит несколько секунд, и вот на фалах мишени взлетают флаги — попадание!

Катер разворачивается и снова стреляет, теперь залпом. И снова попадание.

— Отлично работают приборы! — слышится голос Рыбакова.

Доволен и Шорохов, хотя сейчас он просто пассажир, пассивный зритель. Правда, перед выходом в море Виктор отрегулировал прибор, так что какая-то доля и его труда есть в том, что торпеды идут точно в цель. И ничего, что в выкрашенных в красный цвет зарядных отделениях торпед сейчас не взрывчатка, а обыкновенная морская вода. Во время войны катерники доказали, на что они способны, и, если потребуется, докажут еще.

Ноль тридцать шестой заглушил моторы. В торпедную атаку один за другим стали выходить остальные катера. И почти каждый раз на фалах мишени взлетали флаги.

За мишенью, почти на самом горизонте, катер-торпедолов охотится за выпущенными торпедами. Пройдя цель, в торпеде срабатывает определенный прибор, зарядное отделение продувается сжатым воздухом, и вот она уже красным буйком покачивается на поверхности воды.

Торпеда — дорогой, сложный механизм. Ее можно еще, и не раз, использовать для учебных целей, а если заменить зарядное отделение — и для боевых.

* * *

Вместо Кузьмина в кабинет прибыл матрос Коваль. Он оказался на редкость молчаливым человеком. Иногда по целым дням он не произносил ни одного слова. Но дело в его огромных руках прямо-таки кипело. Приборы словно слушались его: подойдет, покопается и, смотришь, снова заработал аппарат.

Старший техник-лейтенант Бондарук целыми сутками что-то мастерил за своим столиком, обложившись конденсаторами, сопротивлениями, книгами по радиотехнике, радиоэлектронике, телевидению, и надо всем этим возвышалась огромная матовая электронно-лучевая трубка.

— Чем это вы все время занимаетесь? — спросил Шорохов.

— Да так, один прибор собираю, — ответил Бондарук и смущенно улыбнулся. — В общем, как говорят у вас на Украине, не кажи гоп, пока не перескочишь. Получится — тогда расскажу. И потом есть такая примета: если что-либо задумал да рассказал об этом раньше времени, толку не будет.

Бондарук замолчал. Молчал и Шорохов, наблюдая, как ловко тот орудует инструментами.

— Это вам не мешает? — показал Виктор на изуродованные пальцы.

— Тяжелой атлетикой я не занимаюсь, а отвертку или щуп держать не трудно. Иногда для меня это даже хорошо: сейчас пальцы повышенную чувствительность имеют.

И опять оба замолчали. Шорохов считал неудобным расспрашивать, а Бондарук продолжал проверять омметром сопротивление цепей прибора и даже по привычке что-то начал насвистывать, словно не замечая присутствия лейтенанта.

Шорохов отошел в сторону, остановился около учебной торпеды, с минуту смотрел на знакомое до мелочей ее машинное отделение, затем вернулся к Бондаруку.

— Слушайте, Василий Николаевич, — он впервые назвал Бондарука не по званию, а по имени-отчеству, — что если у нас в кабинете оборудовать уголок истории минного оружия? Еще когда я в музей ходил, матросы это предлагали. Да вы сами видите, сколько они вопросов на эту тему задают.