Взрыв - [25]

– Командир, пора! – нетерпеливо крикнул Полуян, сжимая гашетку станкача, установленного в проеме сорванной с петель двери.

Алексей, лежавший рядом, промолчал. Духам нужно было сразу преподать хороший урок. И хотя нервы у командира после допросов с избиениями были напряжены до предела, он выжидал. После пережитого образовался как бы двойной запас прочности. Сжав кровоточащие беззубые десны, старший лейтенант хладнокровно смотрел на приближающихся моджахедов. Сейчас его выдержке позавидовал бы даже батя, всегда считавший сына капризным, избалованным матерью ребенком. Отец был кадровым военным, человеком суровым, замкнутым, прошедшим Отечественную. Он вечно пропадал на службе, сыном занимался мало. Каково же было удивление, когда Алексей, окончивший математическую школу с отличием, пошел вдруг не в университет, а в военное училище, да еще десантное…

Духи между тем, не встречая сопротивления, осмелели. Теперь они бежали не пригибаясь, в полный рост. Возмущенный молчанием старлея, Полуян повернулся к нему с перекошенным от страха лицом и заорал:

– Ты что, мать твою, ждешь?!

– Огонь! – крикнул Алексей. Голос его потонул в оглушительном треске станкача.

По передней шеренге духов словно коса прошлась. Цепь дрогнула, остановилась и, разрежаемая пулеметным огнем, хлынула назад. Пронзительно завыли мины. Разрывы один за одним брызнули у крепостных стен, накрывая бегущих. Кверху взметнулись камни, лохмотья одежды, послышались вопли раненых.

Молодец туран, мысленно отметил Алексей. Среди афганцев оказались четыре минометчика, а в арсенале обнаружились минометы западногерманского производства. Барат приказал установить их за складом, куда не доставали пули моджахедов. Таким образом, можно было вести навесной огонь через крышу.

Пулеметы смолкли, едва духи скрылись за воротами. Еще две запоздалые мины разорвались на плацу, и все смолкло. Дымилась покореженная взрывами земля, медленно опадали вздыбленные тучи пыли, мешавшиеся с пороховой гарью. В наступившей тишине послышались жуткие стоны.

– Пусть теперь они поскулят, – мрачно произнес Связист, устроившийся с ручником на ящике у оконца под крышей. – Нашей-то кровушки напились…

– А я заметил: стрелять-то они побаиваются, – вставил слово Выркович дрожащим тенорком. – По крыше палили, а гранаты не бросили ни одной…

– Охота им на воздух взлетать, – засмеялся Полуян от избытка чувств, рукавом вытирая со лба пот и оставляя на нем грязные полосы.

– Тут если рванет, от крепости бо-оль-шая ямища останется.

– И от лагеря тоже…

– Да ты, Сашок, никак бандитов пожалел, – подначил Полуян.

– Еще чего! Я подумал, такое количество взрывчатки надежно защищает…

– Умнющий парубок наш Сашок! Правильно, товарищ старший лейтенант? – с веселостью, показавшейся наигранной, воскликнул Полуян.

Храбрятся ребята, подумал Алексей. В душе-то наверняка страх. Но истина в их словах есть. Духи, конечно же, боятся взрыва арсенала, во-первых, потому, что разнесет он всю округу, и, во-вторых, потому, что лишатся крупных запасов оружия с боеприпасами.

– Смотрите, товарищ старший лейтенант, – закричал Выркович, – смотрите – духи! Они белый флаг выкинули!

Все, кто находился поблизости, бросились к дверному проему. В воротах крепости, действительно, размахивая палкой с прикрепленной к ней грязно-белой тряпкой, стоял здоровенный бородач.

– Небось пакость готовлять? – процедил сквозь зубы Полуян. – Этой сволочи, душманам, нельзя доверять ни на грош.

– Похоже, переговоров требуют, – предположил Связист.

– Очень может быть, – согласился Алексей. – Поговорим по душам, но на равных… – Он встал, тщательно отряхнул с одежды пыль, будто на нем были не лохмотья, а офицерский мундир.

– Не пойдет, командир, – раздался решительный голос Пушника. – Много чести…

– Вот и я так разуме, – подхватил Полуян. – Гарантии, что они тебя не пристрелят, нема. А тут тогда нам кранты.

За последние часы старлей значительно вырос в глазах Полуяна. Если совсем недавно он воспринимал Сергеева как одного ив пленных, то, когда началось восстание, увидел в нем настоящего командира. За два года в Афгане встречались всякие: и те, кто за солдатские спины прячутся, и те, кто по дурости людей кладут. Не так часто попадались такие, что воевать умели и труса не праздновали. А этот, битый-перебитый, сумел толково расставить парней, организовал огонь, сам лег за пулемет. А выдержка! А характер!..

– Коли треба идти, так лучше меня некому, – заявил Полуян, выбираясь из-за пулемета.

– Ну, что ж, давай, сержант. Только поаккуратней. Мы, конечно, прикроем но и сам ворон не лови. Помни: ты наш полномочный представитель. Слушай, но ничего не обещай. У тебя задача узнать, что им надо.

Моджахед, продолжая размахивать тряпкой, вошел во двор. За ним проскользнул Абдулло и закричал:

– Не стрелять! Не стрелять! Переговоры!..

«Ах ты, вражина бисова», – подумал Полуян и решительно вышел навстречу парламентерам. Он бы с удовольствием всадил пулю в этого предателя с пятнистой мордой. Обещал, гад, связаться с пуштунами, а сам, подлюга, небось доносил.

Полуян шел по открытому пространству спокойно, горделиво вскинув голову. Страх жил в нем, притаившись глубоко внутри, но сержант знал: никто не должен этого заметить, иначе хана. За ним ведь наблюдали десятки людей – и своих, и чужих. И Полуян, впечатывая шаг босыми ногами, расправив плечи, шел как на параде. Остановившись посреди плаца, он громко крикнул: