Взрыв - [17]

Раннее утро. Дымы из труб отвесно подымаются над шиферными крышами. Только что отгудели последние гудки, и народ повалил на заводской двор, растекаясь по цехам.

Как сделать, чтобы каждый — каждый! — прочел тонкий листок со словами правды?

И как сделать эти слова близкими, понятными многим? Как раскрыть взрывчатую силу этих слов?

Тут давалась воля догадке, воображению, изобретательности. Листки проносили в корзине с пирогами, которыми торговала на заводском дворе бойкая молодайка. Их ввозили на территорию завода на телеге, под, грузом технического сырья. Попросту проносили на себе под рубашкой. Когда листки разбросали по цехам под видом афиши заезжего цирка, отпечатанной на оборотной стороне, о дерзости «политиков» заговорили в городе.

Ученик аптекаря канавинской аптеки, социал-демократ, снимает комнату у вдовы акцизного чиновника. Хозяйка в восторге: такой тихий, приличный молодой человек! Если к нему приходят знакомые, такие же молодые люди, — ни попоек, ни шума. Заводят граммофон: это новинка! Из раструба огромной трубы звучат душещипательные романсы. И, естественно, все притихли.

Еще бы! В чулане, примыкающем к комнате, молодые люди сидят над толстой книгой — это «Капитал»…

Как в условиях России применить теорию Маркса? Но ведь Россия тоже катится по рельсам капитализма. Законы развития общества, открытые Марксом, действительны и для России.

Они знали слова запрещенных песен о тяжкой доле трудового народа, они читали нелегальные книжки, но и песни, и книжки существуют сами по себе, а жизнь народа течет вдали от них, по своему руслу. Как соединить теорию и практику рабочего движения? План и стихию?

Молодые люди, задумываясь над этим, понимают, что не одиночкам дано это сделать, а сильной организации. Они становятся членами подпольной организации РСДРП.

2

Девятнадцать лет. Только девятнадцать. Такая сила бушевала в нем! Он еще так мало сделал! Кто знает, сколько бы он еще смог…

Какое страшное слово «ссыльнопоселенец»! Поселенец — на всю жизнь. Так сказано в приговоре: «Пожизненная ссылка в отдаленные места Сибири». Он, конечно, начисто отметал в мыслях это слово: «пожизненно». Революция освободит! Но он и не собирался ожидать ее сложа руки. Каждый день, каждый час он провожал с тяжким чувством проходящей мимо него жизни.

А время шло, и вступала в свои права сибирская весна. Он и не полагал, что она может быть так красива со своими солнечными, прозрачными днями, с туманными утрами, когда солнце всходит неяркое, легкое, опоясанное хвостатым облачком. И даже невзрачное село Рождественское оправдывает свое праздничное название, когда оно укрыто пышными пуховиками снега, искрящегося на солнце.

Однажды он проснулся на заре, откинул полушубок, которым накрывался, прислушался… Что-то изменилось за окном, что-то произошло там, в синем редеющем сумраке, что-то, доносившее сюда свой сигнал. Это была вода. Первый весенний ручеек, пробившийся из-подо льда и журчащий так нежно и настоятельно. Может быть, он вырвался на свободу из своих ледяных цепей еще вчера, под солнцем, которое грело уже ощутительно, но в шумах дня не слышен был его голос. А теперь он звучал для Владимира призывно…

Но прошло много времени, пока ссыльный освоился настолько, что мог осуществить задуманное.

В охотничьем азарте, в долгих скитаниях по окрестностям Владимир не забывал главной своей цели: изучить местность, чтобы при первой возможности бежать.

Это случилось в конце августа 1903 года. Уже осень полновластной хозяйкой входила в леса, золотила осины и чуть трогала багрянцем лиственницу. Но еще не редели леса, еще не раскрылись темно-зеленые укрытия чащобы, не выдавал четкий след на размякшей лесной дороге. Ночуя то под кустом, то на телеге случайного попутчика, пробирался «вечнопоселенец» к железной дороге.

Однажды на исходе дня оборванный, исхудавший человек вышел на опушку леса. Далеко впереди он увидел полотно железной дороги, поворот колеи, крутой и заманчивый, как излучина реки, станцию, кажущуюся игрушечной отсюда со своими маленькими бревенчатыми домиками там, в синей дымке. Вечером он рискнул приблизиться. На станции орудовал усиленный жандармский наряд, в поездах шел повальный обыск. Машина розыска работала на полный ход.

Беглец вернулся в свое неверное, ненадежное убежище: тайгу. Снова сделал вылазку к железной дороге — и снова вынужден был отступить…

Так, наконец отчаявшись, не видя выхода, метался он в тайге, пока не принял решение: вернуться в село. В наказание за самовольную отлучку ему переменили место ссылки на Якутию! «Места отдаленные»… Ледяная тюрьма без окон и дверей! Побег оттуда практически невозможен. И слово «пожизненно» получает уже совершенно реальный и страшный смысл.

Перед лицом такой перемены в своей судьбе он решается на побег дерзкий, отчаянный, то, что называется «или пан, или пропал».

Да, ему показалось, что он пропал, когда в избу вошли два жандарма и сели пить брагу с хозяином избы, тоже бывшим стражником. И, конечно, пеняли на хлопоты из-за сбежавшего «политика». А тот сидел в подполье этой самой избы между бочками с квашеной капустой и засоленной медвежатиной. И больше всего боялся расчихаться от острого запаха черемши и укропа.