Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть III: Мудрость - [3]

Выйдя от Ви, я тут же забыл о ней. И, как выяснилось, зря. Назавтра я, как обычно в летнее время, пошел делать Тай-Цзи-Цюань в достаточно безлюдный парк неподалеку. Прозанимавшись свои пару часов, я не торопясь шел домой. И тут (само собой, тоже совершенно случайно) мне попалась на пути вчерашняя красотка. Она сказала, что ей (снова совершенно случайно) в ту же сторону, что и мне, непринужденно взяла меня под руку и пошла рядом. А надо сказать, что специального спортивного костюма у меня не было и одет я был достаточно странно: в какую-то старую куртку, оставшуюся от упитанного Мо и висевшую на мне мешком, и в свои старые, затертые до дыр джинсы. На ногах у меня были не кеды и не кроссовки, а старые, откровенно дырявые туфли. Так меня научил Мо. Он говорил, что при практике Тай-Цзи-Цюань тонкие подметки спортивной обуви быстро протираются на носках и пятках и заниматься нужно в старой повседневной обуви на толстой подошве. Он это называл «безотходное производство», потому что при таком подходе обувь снашивалась «насмерть».

А красотка, надо сказать, расфуфырилась еще больше, чем вчера, так что я сразу подумал, что мы вдвоем наверняка смешно смотримся со стороны. Оказалось, что смешно было не мне одному. Путь наш лежал мимо вьетнамского ресторана под названием «Побег бамбука». Когда мы уже миновали его, я вдруг услышал: «Эй ты, хиппи!» Кричали по-вьетнамски, так что не приходилось сомневаться, к кому обращаются. Оглядываться я не стал. Мне, мастеру Миню, обращать внимание на всяких шавок… А если кто-то из этих самых шавок захочет ко мне приблизиться, то я его и так почувствую, спиной. Так что оборачиваться, смотреть на всякую тупую деревенщину… Лучше я буду смотреть на красотку Занг, она и правда потрясающей красоты барышня. С нее бы немного косметики стереть…

Тем более чего мне на деревенщину-то обижаться. Я умный, я знаю, что впервые слово «хиппи» стали использовать для обозначения длинноволосых молодых людей в майках, драных, как у меня сейчас, джинсах и, главное, протестующих против участия Америки во вьетнамской войне. А кто мог быть большим противником войны во Вьетнаме, чем я, Герой Вьетнама, воевавший с восемнадцати лет? Так что хиппи я и есть. Хотя до этого такая мысль мне и в голову не приходила. Ну, век живи, два века учись.

А деревенщина не унималась. Теперь эти придурки (судя по голосам, их было двое) переключились на красотку Занг. Один из них стал кричать, чтобы красотка бросала этого грязного хиппи и шла к ним. А за это они будут ее любить. Далее он на всю улицу стал в подробностях объяснять, как именно они будут это делать. Спасибо ему, что орал он по-вьетнамски, так что, кроме меня и Занг, никто не понимал, что он несет. И тут эта изнеженная красотка сумела меня поразить. Как ни странно, она нисколько не смутилась. Наоборот, Занг остановилась, уперла руки в бока и стала орать (базарная торговка позавидовала бы такому ору), что этот «хиппи» лучший мастер рукопашного боя во всем Вьетнаме (никогда не думал, что Ви такой болтун и что он рассказал этой соплячке, кто я такой) и что я сейчас вернусь и размажу их по стенке. Прямо сейчас и прямо по ближайшей стене.

Тут уж и мне пришлось повернуться. Ну, ничего особенного. Два вьетнамца. Молодые, чуть пьяные и донельзя наглые. Про таких мой советский ученик Володя говорил «борзометр зашкаливает». Когда он сказал так впервые, я его не понял, подумал, что мой русский не слишком хорош, и попросил объяснить, что это значит. Володя меня успокоил, сказав, что даже его мама, блестяще знающая язык, впервые услышала эти слова, когда он вернулся из армии. Пояснение мне он дал такое: «Борзометр – это прибор, измеряющий степень оборзения». Когда я сказал, чтобы он перестал выделываться и человеческими словами объяснил своему уважаемому мастеру, что означает эта хрень (к тому времени все русские ругательства я знал не хорошо, а просто блестяще), Володя вполне понятно перевел это следующим образом: «Это не тот литературный, красивый русский язык, на котором говорят приличные люди. Это жаргонное выражение, обозначающее запредельно наглого, зарвавшегося человека». Его слова я вспомнил, увидев этих двух щенков. Только у них борзометр не зашкаливал, он у них был вообще поломан. Или им его просто забыли вмонтировать в их пустые «башки» (опять я думаю по-русски и опять наверняка с ошибками). Очень образный язык. Я до сих пор матерно выражаюсь только по-русски, хотя в китайском есть ругательства и похуже. Но русские, несомненно, самые красочные. В общем, я этим ребятам даже обрадовался, благодаря им я вспомнил такие хорошие слова. Пока я радовался, красотка Занг перестала орать как резаная, отвернулась от босяков и стала с недоумением смотреть на меня.

– Меня же оскорбляют! – с возмущением сказала она. – И ты это им спустишь?!

– А что? – притворяясь, что не понимаю, проговорил я. – Ребята выпили, что мне с ними делать? Пойдем, лучше я тебя домой провожу.

– Тоже мне мастер! – тихо и очень внятно прошипела красотка, круто повернулась и зацокала высокими каблуками по асфальту. Больше разговаривать со мной она явно не собиралась. Видимо, моя модель поведения никак не соответствовала ее представлению о том, как должен вести себя настоящий мастер.