Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть II: Тай-Цзи-Цюань - [43]

Когда я рассказал Мо об этих своих воспоминаниях, тот, как всегда, использовал их для того, чтобы дать мне очередной урок (впрочем, для этой цели он использовал все).

– Как ты думаешь, чему тебя хотел научить Ван, когда просил ни о чем никому не рассказывать?

– Думаю, ничему, просто не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал, – пожал плечами я.

Тут Мо снова (давно, он кстати, этого не делал) произнес нечто мне совершенно непонятное:

«Безмолвие (мауна) – это состояние Милости,

единственный язык, всегда вибрирующий внутри».

– А это к чему? – удивился я.

– Если говорить просто, так, чтобы ты понял прямо сейчас, то твой уважаемый учитель Ван учил тебя мало болтать. Чем меньше говоришь, тем лучше, причем со всех точек зрения.

– А если сложно? – не выдержал я. – Может, я и пойму?

– Увы, не поймешь, традиция для тебя чужая. Хотя… – Тут он сделал паузу. – Я заметил, что, несмотря на свою явную и совершенно тобой нескрываемую нелюбовь к чтению, ты исправно читаешь те две книжки, что я тебе дал. Мало того, ты их цитируешь, причем почти всегда к месту. Если ты и третью осилишь…

Мо был прав, Лао Цзы и Конфуция я читал с большим удовольствием. Причем по мере того как я начинал понимать, о чем идет речь, удовольствие становилось все больше и больше. Чтиво это было для меня (думаю, не только для меня) непростым, но я не стеснялся задавать вопросы Мо, а тот с явным удовольствием комментировал для меня непонятные (поначалу они все были непонятными) места.

Постепенно начинало даже казаться, что мне вообще нравится читать. Это мне-то… Так почему бы и не взяться за третью книжку, тем более что Мо, который, как я заметил, ничего не делал наполовину, наверняка и с ней мне поможет.

Видя, что я утвердительно киваю, Мо положил передо мной книгу, на которой было написано «Шри Рамана Махарши».

– Будет непросто, – сказал он. – Это Индия. Другие обычаи, традиции, формулировки. Кроме того, ты привык обращать внимание на работу с энергией и телом, а тут речь идет о духовном Пути. Да и вообще вся книга написана в стихах, причем часто длинных и почти всегда непонятных. Но это не важно. Все настоящее одинаково. Захочешь – разберешься. А я помогу, – улыбнулся он.

– Но мы отвлеклись, – прервал сам себя Мо. – Поедем развлекаться, смотреть на бесконтактный рукопашный бой?

Не отвечая, я уже застегивал ремень на джинсах, одновременно заталкивая ноги в кроссовки.

Приехали мы вовремя (у Мо было то же свойство, что у деда и Вана, он всегда «прибывал» вовремя). Стоянка перед залом, где проходили занятия, была забита дорогущими машинами (видимо, люди, изучающие и преподающие бесконтактный рукопашный бой, не бедствовали), так что только водительское искусство Мо дало ему возможность втиснуть лимузин между двумя другими машинами.

На входе нас спросили, кто мы и от кого. Мо назвал какое-то имя, видимо, имя их учителя, и нас пропустили. Когда мы зашли в зал, никто на нас особенного внимания не обратил и мы с Мо, скромно устроившись на скамье, стоявшей под стеной, стали смотреть, что происходит в зале.

А посмотреть было на что. Хотя здешний учитель (белый мастер лет сорока пяти, которого ученики называли не иначе как профессор) делал вид, что не обратил внимания на наш приход, он наверняка нас заметил и явно начал проводить «показательные выступления». Я смотрел открыв рот. Чего он только с учениками не вытворял. Он останавливал их, тащил за собой, ставил на четвереньки и все это, не прикасаясь ни к кому пальцем.

Однако (мастерство не пропьешь) периферийным зрением я видел все, что происходило вокруг меня. И обратил внимание на то, что Мо смотрит не столько на «шоу», сколько на меня. Я повернулся и увидел в его хитрющих раскосых глазах нескрываемую насмешку.

– Нравится? – спросил он. – Вот это настоящее Гун-Фу! Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели. Куда им до этого человека, вот это мастер, вот это учитель!

Я не совсем понимал, было ли то, что я видел, «настоящим Гун-Фу» или каким-то изощренным спектаклем, но прекрасно понимал, что Мо подначивает меня. Причем, психолог хренов, он делал это, совершенно не скрывая, «в лоб». Но поделать с собой уже ничего не мог. Впрочем, и не хотел. В голове у меня звучал голос деда, когда тот, забыв о моем присутствии, говорил отцу: «Он же бешеный, таких в принципе нельзя учить воинскому искусству. Только потому, что он мой любимый внук…».

А я-то надеялся, что Ирландия, мирная жизнь, книги, «мягкое внутреннее» искусство Мо изменили меня. Да разве характер, натуру изменишь… И тут до меня дошло: я такой, как я есть, пусть я и бешеный, но «Ни твой дед, ни отец, ни Ван, небось, такого не умели» я сносить не собираюсь. А кому я такой не нравлюсь…

– Да не злись ты так, – продолжил Мо. – Я ведь тоже не умею так, как он. – Глазами он показал на мастера, стоявшего в центре зала.

Но мне уже было наплевать, меня уже понесло, это мы сейчас проверим, кто тут чего умеет.

– Пойдемте, учитель, – вставая со скамьи, громко, на весь зал сказал я. – Это же обезьяний цирк, а не школа рукопашного боя. А вместо учителя у них клоун. Лучше поедем в настоящий цирк, потому что там все без обмана: настоящие клоуны, слоны, обезьяны…