Взрослое лето - [22]

Шум разбудил девочку, она быстро оделась и впустила в дом гостя.

— Извини, что поднял с кровати, но удержаться не смог, потому и приехал. Ну как, следователь готов дать интервью или нет? Я из твоего вчерашнего звонка ничего толком не понял.

— Готов. Чай будешь? Я привезла конфет из города.

— Буду, но конфеты с меня и ещё торт «Пьяная вишня». А когда ему можно позвонить?

— В любое время, скажешь, что ты журналист и ещё, мол, от Лены Белкиной. Только он попросил вначале сделать интервью с его начальником, ну а потом и сам готов излить тебе, как на исповеди, свою грешную душу. Ну про душу, естественно, шучу, а остальное — чистая правда. Заметь, торт «Пьяная вишня» не катит, я ещё маленькая для алкоголя, а тебя могут привлечь за спаивание несовершеннолетней.

— Ура! Ура! Никогда до конца не верил, что получится.

— Только, знаешь, есть один момент…

Женя напрягся, но не сводил счастливых глаз с девчонки, а его рыжие ресницы продолжали слегка подрагивать.

— Ты о чём?

— Ну, мне пришлось ему сказать, что ты ухаживаешь за моей мамой.

Поэтому я тебе и помогаю, ты гораздо лучше дяди Димы, и мне нравишься, но не как мужчина, ну, как возможный отчим, типа мы с тобой одно поколение, понимаешь?

— Постой! Как ухаживаю? Так мне всего двадцать, а Людмила Александровна меня гораздо старше.

— Но я же не заставляю тебя жениться на тридцатидвухлетней старушенции, тем более из неё уже песок сыпется. Я каждое утро заметаю следы. Вот сегодня не успела.

Девочка внимательно посмотрела на пол в поисках домашних барханов. Но улыбка мало-помалу сходила с уст журналиста.

— Да расслабься ты, забудь, возьмёшь интервью и всё! Тебе перед ним отчитываться что ли о своих успехах или неудачах на любовном фронте?

— А вдруг он об этом расскажет кому-нибудь?

— А у тебя есть девушка?

— Да нет у меня никакой девушки.

— Тогда тем более нечего бояться. А он нормальный мужик, ему не до сплетен, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Правда, там была ещё учительница, но она читала дамский журнал и, наверно, ничего не расслышала, о чём мы шептались после допроса.

— Фу, ну ладно. Хотя, если честно, я терпеть не могу женщин с гламурными журналами.

— Кстати, ты что-нибудь узнал о дяде Диме и руководстве комбината?

— Пока ничего, но будь уверена: я работаю над этим.

— Вот теперь у тебя есть лишний повод, так сказать, покопаться в нижнем белье своего соперника на любовном фронте, так это называется в «жёлтой прессе»?

— Я не сотрудничаю с бульварными газетами. Давай я налью чай, пока ехал, продрог на ветру.

— Наливай, торопиться некуда, мы всё равно в тупике.

— Не хнычь, на тебя это не похоже.

— Следователь не собирается заниматься комбинатом и охотником. Говорит, что его уволят и всё такое. Один, оказывается, заслуженный браконьер всея района, у второго «крыша» сам губернатор, вот тебе и справедливость.

— Погоди, что-нибудь придумаем.

— Придумывай, пока чай пьём.

Женя смолчал. За столом сидели, не говоря ни слова, изредка был слышен шелест фантиков от шоколадных конфет, или как время от времени ветки сирени хлещут по окнам терраски. Мудрые мысли не посетили в тот день будущего светилу российской журналистики.

— Ну, я поехал, — обмолвился Женя и виновато посмотрел на девочку.

— Езжай, а я так и останусь навечно в тупике имени Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

В пятницу вечером лесную дорогу разбудил рык мотоцикла. Алёнка отмывала в саду блюдце для ёжика, а Мила возилась с клубникой.

— Мам, кажется, к тебе гость пожаловал!

— Сама слышу. А к чему твой сарказм?

Облако плутало над лесом, как будто выискивало место для ночлега. Мотоцикл смолк, словно из чаши выскочил разбуженный городским гостем великан, и со всего маха наступил на горло нарушителю тишины.

Калитка стукнула сильнее обычного.

— Мила, ну что за дела! — с обидой крикнул дядя Дима.

— Дима, что случилось?

— Я к тебе с самыми серьёзными намерениями, какой год зову тебя замуж, а ты!

— Что я, Дима, я тебя не понимаю? — недоуменно отвечала женщина.

— Да всё ты понимаешь… Нашла себе молодого хахаля и пудришь ему и мне мозги!

— Заткнись, идиот, здесь ребёнок! — крикнула Мила и махнула рукой дочери, чтобы та уходила. — Скажи спокойно, что произошло?

Дима присел около бочек с водой для полива и обхватил голову обеими руками. Только сейчас стало заметно, что его багровое лицо расцарапано в кровь, а на рубашке две пуговицы вырваны с «мясом».

— Где ты был, что случилось?

— Разбирался с твоим уродом рыжим! Вон, как баба, всё лицо мне поцарапал, придурок. Я терпеть не могу этих журналистов-писателей, ну точно замочу бумагомарателя!

— Ты выпил что ли? Что ты несёшь?

— Как тут не тяпнуть стакан водки, когда твоя любимая женщина изменяет с другим.

— Идиот! Ты избил журналиста?

— Да, поймал в редакции и ввалил не по-детски, да заодно все столы перевернул. Будут знать эти писаки!

— Тебя посадят, Дима! А мне придётся ждать тебя из тюрьмы.

— Что, правда, ждать будешь, не врёшь?

— Наверно, а кто ко мне теперь посватается, если у меня такой ревнивый ухажёр! Ох, Дима, изуродовал ты мне всю жизнь. Только, скажи на милость, журналист-то здесь причём, ну приезжал, интересовался, как идёт расследование убийств. Он же ещё ребёнок! Ты что не видел, кретин! А теперь вставай, и давай, убирайся отсюда, с глаз моих долой. Там точно уже милицию вызвали, и они за тобой сюда приедут, смойся хоть на несколько дней, приведи себя в порядок, пока всё успокоится, а там видно будет.