Взрослое лето - [2]

В сторожке, отдышавшись с дороги, мама, накладывая мармеладки в вазочку и желая подсластить пилюлю, вещала бодрым голосом:

— Иди пить чай, тебя ждут «Морские» конфетки.

— Давно пора перейти с конфет на настоящее море, вон в классе почти все ребята его видели и не по одному разу. А некоторые летают в Египет или Эмираты даже зимой…

— Лена, надо научиться терпеть, в жизни это очень-очень пригодится.

— Не хочу терпеть! Я здесь живо обернусь колючей ёлкой! — тут девочка надувала губы. — Они насмехаются надо мной!

— Кто «они»?

— Девчонки, особенно Макарова. Она на переменах устраивает шоу на весь класс.

— Ну, я задам этой Макаровой!

— Мам, не надо, а то станет ещё хуже! Хорошо хоть мальчишки за меня!

— А почему?

— Я даю списывать домашнее задание… Иногда стою на воротах, когда они играют в футбол и у них не хватает вратаря. Пацаны лучше, чем девчонки, почти не врут, и не притворяются. Бывает, конечно, привирают, но хотя бы краснеют, и мне даже звон не нужен, и так понятно, когда они сморозят какую-нибудь глупость.

— Ты опять про этот перезвон, умоляю: перестань! Врач сказал, у тебя нормальные уши, абсолютно здоровая барабанная перепонка, а во внутреннем ухе нет ни-ка-ко-го колокольчика, который бренчит или звенит, якобы, от неправды! Не верю! Ты все придумываешь!

— Не верь, но, понимаешь, у меня все равно звенит! Вот сегодня тётя Света лепетала о новой работе для тебя, а у меня-то зазвенело! Хочешь, мамочка, верь, а хочешь, нет.

— Значит, всё-таки врёт Светка!

— Я не стала тебе сразу говорить, думаю «зачем любимую маму расстраивать». Хочешь, давай условимся, я в таких случая буду тебе подмигивать левым глазом или нос чесать, или, например, говорить кодовое слово, может: «колокольчик» или «лютик», и ты будешь всё понимать!

— Не придумывай, какой «лютик»! С ума можно сойти, если сразу станешь узнавать что тебя, как последнюю дурочку, водят за нос. Только умоляю: никому не рассказывай об этом своём…

— Феномене, ты хотела сказать?

— Я тебе сейчас задам тряпкой, тоже мне «феномен»!

— Всё мамочка, больше не буду.

— Заруби себе на носу: в жизни больше такого, что нам не по нутру. Надо терпеть. Ты же не станешь бранить дождь или снег?

— Стану!

— Упрямая девчонка! Иди спать, что ты всё со мною споришь! Всё, я тушу свет, мне завтра рано вставать.

— Иду-иду. Мам, а когда человек взрослеет, ну совсем или почти совсем?

— Ты всё о своём? Совершеннолетие наступает в восемнадцать лет, забыла?

— Не, я не об этом. Когда по правде становишься большим?

— По-разному, можно в пятнадцать, а можно дожить до пенсии, а быть без царя в голове. Кому какая выпадет судьба и кто к чему стремится. Вон Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал, а в наши дни многие детки зубами цепляются за родительские кошельки.

— Правда? Ничего себе… А я ведь читала Гайдара. Здорово, мне понравилось про «Голубую чашку», будто про меня, я правда постарше, а вот Маруся почти твоя ровесница. И сидели они втроём с папой под луной и звёздами.

— Вот и почитай ещё его биографию. Я тоже хотела стать самостоятельной, но судьба крепко привязала меня к родителям, считай, только три года назад моя пуповина оборвалась. А теперь давай спать, нам не с кем сидеть под звёздным небом, и ещё — мне всё-таки завтра рано вставать.

— Спокойной ночи и прости, что мучаю тебя.

Они расходятся по комнатам. Старшая укладывается и, засыпая на самом краю, размышляет, как несладко в тридцать два года пребывать матерью взрослеющей дочери, да ещё как назло не с кем посоветоваться, если только с лесом, может, с той могучей елью, прикрывшей половину крыши сторожки? А ещё подружка Светка, такая-рассякая, в какой уж раз подвела, лучше бы и не обнадёживала с новой работой, а она так надеялась…

Рядом, за рассохшейся перегородкой с лопнувшими обоями, засыпает Алёнка, в полудрёме прислушиваясь к шорохам за окном. Мечтая, как пойдёт по знакомым улицам посёлка с папой и мамой, крепко-накрепко держась за их руки. Соседи, одноклассники будут идти рядом и улыбаться прекрасному миру, озарённому тёплыми лучами оранжевого солнца.

Лес в июньские ночи даже часок не вздремнёт, выспавшись за холодную зиму, он день и ночь примеряет новую кору, ощетинившись ветками и распуская листву, пробиваясь к небесам тонкими ростками. Зверьё в сумерки только продирает глаза вместе с Колобком и принимается колобродить. Поначалу, до мурашек по коже, истерят сычи, потом ветки ели бухают по крыше сторожки, а в придачу соловей с хором лягушек веселит округу до утра. Только с предрассветным туманом лесная глухомань забывается тревожным сном, но ненадолго: птахам пора кормить птенцов, пчёлкам собирать нектар, оленям объедать слащавые листочки… Вот и испёкся в неведомой печи новый румяный денёк.

Проснувшись, девочка думает о скуке, царившей на заимке, ведь уже прочитаны привезённые с собой книги, заданные Марией Ивановной на каникулы, а ещё изрисовано два альбома и фломастеры надоели хуже горькой редьки. До переезда в сторожку, две недели назад, Алёнка не представляла, что может так возненавидеть родную глухомань за полное одиночество, с каждым следующим летом это неприятие только приумножается, до нервного тика.