Взрослое лето - [12]

— Ну, ладно, я вас слушаю, — прервала паузу Людмила.

Алёна молчала, оценивающе смотря на гостя. Парень наконец-то вновь заулыбался и спасительно подмигнул девчонке.

— Да, да, конечно. Хотелось бы спросить вас, а как идёт следствие по делу об убийстве?

— То ли приостановлено, то ли прекращено, я в этом не очень понимаю. Никто не арестован, кто убил, до сих пор: неизвестно. Но, правда, мне тут недавно звонил следователь и приглашал нас с дочерью на очередной допрос. Вот и всё, что я знаю.

— Понятно, ну а какие-то успехи на их счету имеются?

— Не знаю, когда пойду на допрос, спрошу, всё-таки я не посторонний человек, а потерпевшая. Мне даже на руки дали постановление с синей печатью.

— Да, перед нами, я имею в виду общественность и прессу, и следствием появилась какая-то кирпичная стена. Мне тоже ничего не говорят, хотя главный редактор, по моей просьбе, направлял им запрос, но в ответ мы получили набор ничего не значащих фраз, просто бюрократическая отписка да ссылки на тайну следствия.

— Грустно, мне почему-то кажется, что и мне ответят так же, как и вам, — предположила Мила.

— Тогда надо жаловаться прокурору! Вы должны знать основные версии следствия!

— Согласна. Но по версиям у меня есть своя специалистка — дочка!

Алёнка рассмеялась и сказала:

— Да ладно, какая я специалистка, я просто читала вашу статью, уголовный кодекс, уголовно-процессуальный кодекс, учебник по криминалистике, а ещё думала, но пока вам, как это сказать, не готова рассказать, что ли…

Девочка умолкла и опустила глаза, потому что не решалась произнести вслух до конца свою мысль.

— То есть вы не совсем доверяете мне?

Алёнка кивнула:

— Да, точно, а может, вас кто-то подослал, и вы тут вынюхиваете, вышли мы на след убийц или нет.

— Лена, что за «вынюхиваете», следи за своими словами!

— Извините, пожалуйста, что-то я завелась, день был тяжёлый.

Помолчав с минуту, журналист всё же продолжил:

— Я прекрасно понимаю ваши чувства и не обижаюсь на подозрения в мой адрес, но хочу вас заверить, что все мои действия направлены только на установление истины. Могу со всей ответственностью сообщить — меня к вам никто не направлял, я, так сказать, сам решил приехать.

Евгений умолк, и в лучах заходящего солнца его волосы светились бронзовым цветом, а веснушки стали совсем незаметны.

— Если хотите, можете попить с нами чая, — предложила Мила, желая хоть как-то разрядить обстановку.

— Нет, уже темнеет, пожалуй, поеду, тут тяжёлая дорога по лесу. Может, в следующий раз! Если не против, я, могу оставить свой номер телефона или взять ваш, если у меня будут новости о расследовании, я вам обязательно сообщу.

— Мама, можно я дам Жене свой номер телефона, мне ведь интересно все, что связано с убийством.

— Да, пожалуй, тем более я на память не помню свой номер.

Темнело. Длинные тени от деревьев устремились в лес, и свежий ветерок напоминал о грядущей ночи. Где-то рядом, за спиной, соловей уже начинал свою дивную трель.

— До свидания! Я позвоню, — на прощанье сказал журналист.

— Пока! — крикнула Алёнка и пошла в дом.

Вскоре, под звуки мотора, узкий луч света стал испуганно шарить по заросшей дороге, шарахаясь от черноты, мечтая поскорее выбраться на шоссе. Лес казался полон страхов и ужасов, готовых в любую секунду обрушиться на узкие плечи журналиста.

Зайдя в дом, Алёнка закрыла дверь на крючок и занавесила все окна. На плите булькал чайник, мама достала чашки.

— Иди пить чай!

— Наливай поскорее, я замёрзла.

— Достань малиновое варенье.

— Жалко, осталась последняя банка.

— Да ладно, скоро наварим свежее. Я уже накупила сахара.

Потом они пили чай с вареньем и слушали писк одинокого комара. Говорить не хотелось. За окном стемнело. Ночь прогуливалась по лесу, не давая сомкнуть глаз птицам и зверям.

— Лена, ты знаешь, о чём я сейчас думаю? — вдруг спросила Людмила и отодвинула на край стола полупустую чашку.

— Конечно нет, но могу предположить.

— Да, и о чём же я, по-твоему, думаю.

— Может о том, что тебе уже четвёртый десяток и пора что-то делать с личной жизнью. А возможно о дяде Диме?

Мила помолчала несколько минут, не сводя глаз с дочери. Ей казалось, что она то краснеет, то наоборот, мёрзнет. Хотелось ругаться из-за обиды.

— Я даже не представляла себе, какая ты глупая и жестокая, и продолжаешь ревновать меня к каждому встречному мужчине. Может быть, хватит или ты очень хочешь, чтобы я опять плакала?

— Нет, а что я такого сказала, мама?

— Ну, во-первых, обидела этого парня, он к нам сам приехал, может, хотел как-то помочь или согласовать действия, предлагал что-то, а ты ему в лицо: «Я вам не доверяю». Так нельзя, ты всё же девочка, ну как-то надо обходительнее с людьми. Не спеши говорить всё, что приходит на ум, перед тем как сказать — подумай десять раз. А во-вторых, зачем мне давить на больную мозоль, а? Проехали.

Мила поднялась и подошла к окну, глядя на чёрные чернила, обильно разлитые летучими мышами на оконное стекло. Рядышком закричал сыч, и обе женщины вздрогнули, представив кричащего от ужаса ребёнка, заблудившегося в дикой пуще, обложенного роем диких бестий, и своей кожей ощутили страшное одиночество и страх, грязными мухами закрывающий глаза.