Взмахом кисти - [23]

«Куда ты? А как же я без тебя? Об этом ты подумала?»

«Я устала, – вздохнула Надин. – Я буду очень много спать… Не смогу тебе готовить, прибирать в доме, буду просто лежать в постели бревном. Зачем тебе это? Лучше я пойду к себе, там отосплюсь, а весной приду с новыми силами – и будем любить друг друга дальше».

«Нет, я и двух дней без тебя не выдержу! – взмолилась Художница, с ужасом вспомнив свои мучения в короткой разлуке с Надин летом. – Ты – моё солнце, моё дыхание. Устрой себе логово здесь, у меня, и спи сколько тебе будет угодно! Я что, сама не смогу себе еду приготовить? Большая девочка, справлюсь. Только не уходи, Надь! Я от тоски с ума сойду».

Подумав, Надин согласилась.

«Хорошо, останусь. Только сон у меня очень глубокий, не добудишься… Возможно, я даже покажусь тебе неживой, но ты за меня не бойся. Так и должно быть. И со мной не ложись – замёрзнешь».

На следующее утро ударил настоящий зимний морозец, и Художница проснулась оттого, что под одеялом стало холодно, как в сугробе. Надин лежала бледная до голубизны, а на её волосах, бровях и ресницах блестел настоящий иней. Её половина постели схватилась корочкой льда, словно бельё намочили, а потом вывесили на трескучий мороз. Стуча зубами, Художница выбралась из-под одеяла, затопила печку для обогрева и сделала себе кофе и яичницу на завтрак.

Когда она склонилась над Надин, уже вся постель превратилась в айсберг. В печи трещал огонь, к окну лип утренний зимний мрак, а Художнице настала пора ехать в город – работать. В голову пришёл сюжет для картины в стиле фэнтези – спящая в снежной постели дева, но это – после обеда или, возможно, даже вечером.

«Ладно, Надюш… Буду, скорее всего, поздно». – И Художница поцеловала ледяные губы, не зная, слышит ли её Надин.

Работу она закончила только к семи часам. Новую задумку Художница решила выполнить обычным способом – старым добрым маслом: с волшебной кистью недолго и забыть, как смешиваются краски на палитре. Название картины уже всплыло из морозного сумрака: «Зимний сон».

В этот вечер она успела сделать лишь подготовительный грубый карандашный рисунок на бумаге, фиксируя замысел в общих чертах. Проработанным относительно тонко вышло лишь лицо спящей девы. Черты она ему придала вымышленные, уходя от слишком явного сходства с Надин, но любимое лицо так и просилось на бумагу, само выходило из-под карандаша, дыша и безмолвно разговаривая с ней, силясь что-то сказать сквозь ледяные оковы зимнего сна… Ну, пусть, решила Художница. Это пока набросок, на холсте в окончательном варианте всё будет выглядеть иначе.

Вернулась она не в дом, а в ледяной склеп: печь остыла, а вокруг спящей Надин образовался кокон из метели. Мерцающий балдахин из морозных блёсток раскинулся над постелью, подсвечивая лицо Надин загадочным голубоватым сиянием. О том, чтобы лечь с ней рядом, не могло быть и речи, пришлось вспомнить о деревянной лежанке под потолком у печки – кажется, это называлось полати. Старый матрас, на котором Художница летней ночью слушала кузнечиков, был взят именно оттуда, а ещё там обнаружилось свёрнутое большим мягким валиком стёганое пуховое одеяло, а также две подушки. Протопив печь и поужинав, Художница забралась на полати, а перед глазами всё ещё стояла будущая картина – уже во всех красках.

Зимний чертог, выстроившийся вокруг Надин, не таял ни от печного тепла, ни от нежных слов, которые Художница шептала ей вечерами в надежде, что та всё-таки слышит. Творчество захватило её, зимняя сказка разворачивалась на холсте, не отпуская от себя, и она временами оставалась в своей квартире-студии ночевать, но при этом всегда мыслями уносилась в домик, где лежала в зачарованном сне её возлюбленная.

За два зимних месяца она продала через интернет-галерею только два осенних пейзажа, нарисованные чудесной кистью, а в феврале свалилась с гриппом. Недописанный «Зимний сон» укоризненно мерцал с холста, но Художница, свернувшись под пледом и дыша в его шерстяное нутро, пребывала в болезненно-зябком мучительном полузабытьи. Она лежала на диване, на котором умерла мать.

Неделю она не была дома из-за болезни, и за это время снежно-вьюжный кокон вокруг Надин разросся так, что захватил почти полкомнаты, а на кухне в рукомойнике вода покрылась льдом. Целый день Художница, не снимая верхней одежды, усиленно топила печь, и только к позднему вечеру удалось кое-как отогреть дом, а зимний кокон сдал позиции и вернулся к своим первоначальным размерам. Надин в нём было не узнать: тело под ночной рубашкой словно усохло, руки стали полупрозрачными и тонкими, с голубоватыми ногтями и выпирающими суставами; лицо обтянулось кожей, вокруг глаз залегли синие тени, а ресницы с бровями густо обросли причудливыми кристаллами инея.

А на следующий день болезнь вдруг вернулась. Снизившаяся было температура резко подскочила, грудь забилась мокротой, кашель сгибал Художницу пополам. Ухудшение застало её за работой в мастерской; пришлось выпить лекарства и лечь на диван, но потом, инстинктивно чувствуя какую-то мертвящую силу в этом месте, она перебралась на свою старую кровать, ставшую складом художественных принадлежностей. Освободив её и сотрясаясь от кашля, Художница забралась под одеяло. Похоже, её скрутило какое-то осложнение.