Взломанные небеса - [39]

Джек хорошо помнил мамины письма, приходившие ему в интернат в первые несколько недель. Школа не поощряла прямых разговоров, потому мать слала записи. Сообщала, что очень рада его новой жизни, новым перспективам. Сумрак призвал ее сына к новым высотам, какие Сандал не мог и обещать. А Джеку мамина радость, что сына забрали из дому, была тяжела и неприятна. Повзрослев, он понял, что если бы она призналась в том, как скучает и тоскует, то не смогла бы подбадривать его и радоваться его успехам. Наверняка мама держалась с огромным трудом. А сын ее не понимал и обижался.

В записях отец всегда стоял рядом, положив маме руку на плечо. Иногда он говорил, запинаясь, что-нибудь простое, обыденное, но большей частью молчал. Вот и теперь, заваривая чай, он молчал. Лишь покачивал чашки, пока растворялись кубики концентрата, испуская пахучие облачка. Затем отец осторожно раскрошил молоко, чтобы не осталось слипшихся крошек.

– Пойдем в другую комнату, – предложил он, вручая сыну кружку. – А то еще кто-нибудь заглянет ненароком.

Гостиная выходила окнами в сад. На ветру качались пластиковые цветы с интернет-символами. Джек уселся по одну сторону стола, отец – по другую.

– Значит, вернулся, – выговорил отец осторожно.

– Да. Война ведь окончилась. Но я здесь ненадолго.

– Сколько пробудешь?

– До конца.

– А эта… кукла твоя здесь?

– Нет.

– Хорошо. То, что я хочу сказать, – оно только для тебя.

– Папа, я хочу побыть с тобой. Сказать «спасибо» маминому фетчу. Это последнее, что мне осталось сделать.

– И с друзьями увидеться не хочешь?

Джек не ответил, глядя в пол.

– Ты же говорил при мне пару раз про Андреа. Как насчет нее?

Джек старался не говорить про свою связь родителям. Но иногда все-таки проговаривался. А те хорошо знали сына и понимали, как дорога ему та, кто носит это имя.

– Она умерла.

– Извини.

– Я повидался с ее фетчем.

– Надеюсь, все было в порядке? Фетчи могут утешить.

На улице засмеялся некстати ребенок.

– Джек, ты же такое натворил… Я не могу позволить тебе встретиться с мамой. И не позволю тебе оставаться здесь. Она может увидеть.

– Папа…

Тот посмотрел сыну в лицо. Джек видел, что отец собирается с силами – и ему трудно.

– Ей было бы очень нелегко пережить твое предательство. Ты не представляешь, как ей было тяжело, когда астероид ударил в Луну. Мама так разозлилась на Тотальность за обман Сандала.

– Папа, это не имеет отношения к делу.

– Мама никогда не могла понять, отчего ты несчастлив, воюя с этими негодяями, отчего не примешь с радостью волю Сумрака. И если бы она обнаружила, что ты убежал от борьбы, предал все, что было ей дорого…

– Папа, ты говоришь о фетче как о живом человеке. Но фетч – не мама. Он всего лишь воспоминания. Самые лучшие, какие есть. Но ведь они – не мама.

Произнося это, Джек вспомнил свои чувства при встрече с фетчем Андреа. И подумал, что не верит своим словам.

– Думаешь, я не понимаю? – вздохнул отец. – Я встретился с ней тридцать два года назад. Мы поженились тридцать лет назад и с тех пор проводили вместе почти каждый день вплоть до ее кончины.

– Прости, папа, я не хотел…

– Я просыпаюсь, зову ее, мы разговариваем, я в сети смотрю какое-нибудь шоу Зари, потом мы обсуждаем его. Или я вожусь на кухне, как сейчас, и она со мной, и я понимаю, что это не она. Джек, я очень хорошо понимаю. Но это то, что было лучшим в ней. Поэтому я хорошо обращаюсь с ней, позволяю свободу, не загоняю в такой возраст, какой мне нравится больше. Я забочусь о ней, как заботился о живой.

– Это однобокий взгляд. Папа, послушай…

– Хорошо, ты увидишься с ней. И что потом? Через два-три месяца паяц заберет твое тело. То есть ее сын воскрес, вернулся – и умрет снова. И на этот раз ты ведь умрешь совсем, так?

– Да. Фист получит полные права на все функции моего сознания. Он завладеет моими знаниями и воспоминаниями. В общем, всем тем, что копируют на Гробовые Драйвы, чтобы делать фетч. Потому ничего и не скопируют. И я умру.

– И маме придется снова оплакивать тебя? В тот раз ей было так плохо. Пусть она всего лишь программа. Но ей было тяжело. Я видел, как она мучилась. Тогда я полюбил ее снова. Пусть она не твоя мать, но она любит тебя, как мать. Она потеряла тебя однажды – как героя. Второй раз она потеряет тебя как…

– Давай, папа, не стесняйся, говори.

– Ты думаешь, я скажу «как труса»? Нет, трусом я никогда тебя не назову. Я хорошо знаю тебя. Не сомневаюсь, у тебя были свои причины. Но ты не подумал ни о нас, ни о своем долге перед Пантеоном. Ты подвел меня, свою мать и богов. Прости, сын. Но уже слишком поздно. Ты свой выбор уже сделал.

– В Пантеоне – преступники! Кто-то из богов поставлял контрабандой «пот» через «Царь-пантеру»! А его прислужники убивали, чтобы замести следы.

– Кажется, мы про это уже говорили. Ты уверял меня, что тебя из-за этого и услали на войну, а вовсе не из-за того, что у тебя светлая голова. Не из-за того, что кому-то надо жертвовать собой ради всех. Я знаю все про твою паранойю. Но даже если ты и прав – посмотри, сколько добра сделал Пантеон! Боги видят намного дальше нас. Они нужны нам.

– Ты ошибаешься. Я видел, как живет Тотальность. Насколько там свободнее. Господи боже, папа, там люди могут по-настоящему владеть вещами! Там не нужны лицензии на все подряд! Папа, Тотальность – наше будущее.