Взлет и падение короля-дракона - [8]

— Имей в виду, дорогой Энвер, что это маленькая лавка на маленькой плошади. Так что я думаю, что половины города будет вполне достаточно. А может быть и четверти.

— Слово распространится, Ваше Всеведение.

Хаману кивнул. Никто бы не заметил трех тел в переулке. Никто и не заметил труп, который он оставил рядом с дверью на юг от площади. Но благородный жест, типа этого, может изменить жизнь людей так, как даже он не в состоянии предсказать.

— Это все, Ваше Всеведение?

Король кивнул, потом опять позвал своего стюарда. Если он собирается сделать благородный жест к человеку, который спас ему жизнь, он мог бы сделать такой же жест и к тому, чью жизнь он позаимствовал. — Там есть нищий на веранде. Мальчик-человек с искалеченной ногой. Брось что-нибудь полезное в его чашку.

— Да, конечно, Ваше Всеведение. Что нибудь еще, Ваше Всеведение?

— Последняя вещь: прежде чем вернуться во дворец подойди к фонтану на Площади Льва и брось в него монетку.

Улыбка Энвера исчезла, глаза расширились. — Ваше Всеведение, что я должен пожелать?

— Ну — чтобы хлеб этого Ноери сына Ноери был также хорош, как и его молоток, что же еще?

Вторая Глава

Утренняя аудиенция Хаману началась когда Энвер ушел с крыши. Она закончилась, когда король сломал печать на последнем свитке из корзин на его мраморном столе, и призвал, мгновенным псионическим усилием, последнего просителя из приемной, находившейся под крышей. Окон в ней не было, зато было душно и жарко.

Иногда просители переставали добиваться личной аудиенции еще до того, как они с незабываемым ужасом чувствовали присутствие их короля в своих мыслях. Иногда Хаману в полной мере оправдывал дурные предчувствия просителя. А в других случаях он следовал за мягкосердечным сознанием по всему Урику и даже за его пределами; была у него и такая сила. После тринадцати столетий практики Хаману мог дать своим прихотям волю и отправить их гулять по его городу, как он сам почти всегда делал по ночам, заимствуя тело и память — настоящая кража! — и на мгновение, год или столетие живя чужой жизнью.

У Хаману было полным-полно таких своевольных причуд и украденных тел, шляющихся по его городу прямо сейчас, и он слегка коснулся их, когда последний на сегодня проситель карабкался по ступенькам в приемную. Вор, который уже показал фантазию и умение в своей нелегкой профессии, схватил женщину — на самом деле ребенка, вдвое его моложе — и бросил ее на землю в кухонном дворике ее скромного дома.

Король сжег тело и сознание вора одной мыслью. Последней картиной, промелькнувшей перед глазами вора, была кричащая женщина, на которую хлынула горячая кровь насильника. Потом вор стал безусловно мертв, а последний проситель пересек крышу дворца.

Темплары гражданского бюро, готовившие петиции — за деньги, взятки и прочие подношения — написали заявление от купца по имени Эден. Хаману, по ошибке, решил что Эден — имя мужчины, и ошибся еще раз, когда коснулся сознания купца, решив что это сознание мужчины. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Вопреки утверждениям Энвера, Хаману не был всеведущ и знал далеко не все. Никто, даже он, не в состоянии знать все обо всяком живом существе. О мертвом, совсем другое дело. Сознание мертвого выдавало все свои секреты, а потом уже было бесполезно. Впрочем, Хаману не убивал ради секретов.

Обман совсем другое дело.

Он смотрел как эта женщина-купец — Эден — поднимает подол своего платья и перешагивает через обожженные остатки очередного неудачливого просителя. Самого неудачливого просителя, на самом деле.

В ее сознании было отвращение, но не страх. Отвращение к трупу, решил с надеждой Хаману. Он сам — Хаману, Король Урика — имел дело с очень немногими женщинами, не считая женщин-темпларов и проституток. На его репутации висели тяжким грузом события давно прошедших лет. Почтенные семейства прятали от него своих жен и дочерей, как если бы от него можно было что-то спрятать.

Эта Эден, в белом льняном платье, с пышными черными волосами и ненакрашенным лицом, была воплощение респектабельности. Значительно более респектабельна чем юный аристикрат — последний перед ней — чьи кишки уже начали вонять под кровавым светом черного солнца.

Хаману в общем-то было все равно, что Ренади Солеюз унаследовал свое состояние убив отца, братьев и всех остальных родственников; король не вмешивался в дела семьи. Хаману не был разгневан и тем, что обвинения водяного вора Ренади против соседей не стоили выеденного яйца эрдлу; напротив, наглость была верным путем к королевской милости. Но молодой лорд соврал, когда Хаману задал несколько вопросов о финансовом положении поместья Солеюз, и, что еще хуже, дурак рассчитывал на заклинание осквернителя-шарлатана, которое тот спрятал в коже ящерицы и которое якобы сможет защитить его, пока он врет.

За ложь Хаману убивал.

Наследственная гордость Солеюзов была уничтожена мыслью и огнем — в основе их обоих есть что-то от волшебства — с точностью солдата. Теперь Хаману и Урику была нужна семья аристократов, которая могла бы управлять поместьем и людьми, лордом которых был покойный Ренади. Скорее всего он предложит эту честь Энверу. После более чем векового присмотра за личной жизнью короля, решил Хаману, дела по управлению поместьем будут детской игрой для такого как Энвер. Но, возможно, он предложит наследство Солеюзов этой Эден, плоскогрудой женщине-полуэльфу с мужским именем.