Взлет и падение короля-дракона - [7]

— Ничего, Ваше Всеведение, — ответил дварф, сотрясаясь от ужаса.

Рабы за спиной Энвера сбились в толпу, дрожащую от страха, а ведь еще мгновение назад они радовались тому, что находились в безопасности с завтраком Хаману в руках. Он не нуждался в пище. Вообще, было мало того, в чем Хаману по-настоящему нуждался. Но он хотел свой завтрак, он хотел, чтобы его поставили на стол, а не уронили на пол и раскидали среди ежедневных прошений.

— Хорошо, Энвер. — Улыбка Хаману имела зубы: тупые человеческие зубы, хотя, как и весь его облик, он мог изменить их в мгновение ока. — В точности, как и должно быть. В точности, как я и ожидал.

Энвер наконец сумел изобразить на лице улыбку, хотя и менее зубастую, а рабы трясущимися руками поставили подносы с едой и корзины на стол, прежде чем отбежать к дальнему концу крыши и скрыться из виду, спустившись по лестнице. Хаману слышал их вздохи облегчения своим невероятным слухом. Он мог услышать в Урике все, что хотел, его зрение было еще лучше. И более того, он мог убить одной мыслью и наесться умирающим дыханием жертвы.

Иногда он так и делал — хотя и не со скуки, прохоти или голода, как считали его подданные. Но сегодня из всей еды его заинтересовал только ломоть свеже-испеченного хлеба. С изысканными манерами, подходящими скорее изнеженному аристократу, а не могучему королю, он отломил небольшой кусочек хлеба, пролил на него каплю золотистого меда и поднес его к губам.

Страх окружающих опъянял, но никакой страх не мог сравниться со всегда другим вкусом поднявшейся на дрожжах смеси муки и воды, когда она еще горячая и только что вынута из печи.

— Энвер, — сказал Хаману между кусками, — есть булочная на северо-восточном углу Площади Плотников…

— Она будет закрыта немедленно, Ваше Всеведение, а булочник послан в шахту, — рьяно уверил его Энвер, добавив еще один поклон и замысловатый взмах рукой, для верности.

Дварф не был обычным стюардом; он был темплар, исполнитель, самый высокий ранг в гражданском бюро. В левый рукав Энвера было вплетено столько нитей из драгоценного металла и серебра, что он падал на ладонь дальше кончиков пальцев, когда дварф складывался в поклоне. Это была очень смешная поза, особенно учитывая безуспешные попытки Энвера скрыть свое недовольство за маской подобострастия. За ней же он пытался спрятать свой страх, который, тем не менее, зловонной струйкой сочился наружу, в горячий воздух.

Хаману не обращал внимания на его попытки, пытаясь вместо этого вспомнить, действительно ли в последнее время он был более капризным или предсказуемым. Он старался вспомнить каждый день в точности так, как он прошел, но после тринадцати веков жизни ему было трудно отделить воспоминания от сновидений. Дварф, вроде Энвера, или темплар-друид, вроде Павека, или кто-нибудь другой из его нынешних любимцев имели память попроще и их воспоминания заслуживали большего доверия.

Сегодня, однако, нет необходимости использовать сознание Энвера.

— У меня на уме кое-что другое, дорогой Энвер. Булочник, — он остановился, послав свои мысли в Урик, пока не нашел нужное ему сознание, — Ноери сын Ноери, сегодня утром он спас мне жизнь.

Энвер распрямил и свою спину и свой рукав. — Ваше Всеведение, могу ли я спросить, как это произошло?

— О, самым обычным образом. — Хаману полил медом еще один кусок хлеба, медленно прожевал его, наслаждаясь как им, так и недоумением дварфа. — Улицы были очень грязны. Я отступил в переулок, чтобы почистить их, но этот булочник, Ноери сын Ноери, бросился туда со своим молотком для теста и спас меня.

— Замечательно, Ваше Всеведение.

— Правда. Слишком-печальная-правда. Он был так целеустремлен, спасая меня, что дал преступникам возможность убежать.

— Убежать, Ваше Всеведение? Определенно не надолго.

— Нет, нет, дорогой Энвер. Они живы, по меньшей мере двое из них. Кажется — как чудесно ты как-то раз выразился? — кажется они получили хороший урок, и для чего мне изменять приговор булочника, разве не так?

Энвер покачал головой. — Но вы наблюдаете за ними, Ваше Всеведение?

— Дорогой Энвер, ну конечно я наблюдаю за ними. Даже сейчас я присматриваю за этими юными бандитами. Но мы говорили о булочнике, не правда ли? Да. У меня задание для тебя. Я хочу, чтобы два мешка самой лучшей муки — не муки из таможни, а моей муки, белой химали из дворца — привезли в лавку этого булочника на Площади Столяров и добавили еще кошелек с серебром — а то он топит свои печи навозом иниксов! Скажи ему, чтобы он испек из них хлеба, самого лучшего белого хлеба, который он может испечь, и доставил его во дворец еще до заката.

Улыбка дварфа была такая же широкая и круглая, как Гутей накануне Нового Года. Исполнитель быстро считал и хорошо знал окольные пути, несмотря на свое абсолютную честность. На кошелек с серебром Ноери сын Ноери может купить годовой запас угля, и если этот человек не полный профан в своей профессии, он сможет выпечь сотни батонов хлеба из двух мешков лучшей дворцовой муки.

— Я понимаю, Ваше Всеведение, — сказал Энвер, еще более энергично чем раньше. — Самые богатые купцы, высшие темплары, аристократы, и все их повара, я позабочусь, чтобы они тоже узнали об этом, Ваше Всеведение. К закату весь город будет знать, что вы едите хлеб, испеченный Ноери сыном Ноери. Они все выстроятся в очередь у его дверей.