Таир поспешно вскинул ружье и бабахнул сразу из двух стволов.
Приклад сильно толкнул его в плечо. На миг он оглох, а когда пришел в себя, то увидел бегущую от крайнего глинобитного домика старуху. Она проворно нырнула в густые камыши и через некоторое время выскочила оттуда, потрясая над головой жилистыми кулаками. В одном из них было зажато что-то желтое со странной метелкой на конце.
Старуха, похожая на бабу-ягу — загорелая, худая и крючконосая, — сыпала странными проклятьями на невероятной смеси русского, азербайджанского и еще какого-то неизвестного языка.
Бабка ругалась, Филимон прыгал вокруг нее и восторженно лаял. Дядя Арчил озадаченно хмурился, а Таир и Володька, ничего не понимая, растерянно переглядывались.
Бабка вынеслась на охотников из камышей как вихрь. Страшное было зрелище… Дядя Арчил подхватил свой велосипед и помчался к дороге. Таир и Володька застыли на секунду и бросились вслед за ним.
Вдруг переднее колесо Володькиного велосипеда налетело на кочку, седло лягнуло его и выбросило на землю. Перед глазами мелькнула бледно-зеленая стена камыша, и он с громким чавканьем приземлился спиной во мшистое болото.
Баба-яга настигала. Она кричала слишком много слов, понять ее было нелегко. Сквозь восточные проклятья перепуганный Володька разобрал несколько слов:
— Изуродовали!! Отстрелили!! Хулиганы!!
Она подбежала поближе, и он все понял.
В руках она держала коровий хвост. Хвост, отстреленный одним-единственным залпом из двустволки.
В этот день в классе произошло событие. Директор Георгий Саидович привел новенького — знакомить.
Мальчишки настороженно притихли, а девчонки, так те просто глаза вытаращили — новенький был великолепен.
На фоне ребят в одинаковых синих костюмчиках он гляделся романтическим юнгой, только что вернувшимся из кругосветного плаванья.
На нем была настоящая морская форменка с полосатым выгоревшим воротником — гюйсом, в треугольном разрезе ее пестрела тельняшка, и все это довершали черные клеши, широкие, как Каспийское море, подпоясанные ремнем с надраенной до зеркального блеска матросской бляхой.
— Познакомьтесь, — сказал Георгий Саидович, — это наш новый ученик — Виталий Родин. Он приехал к нам с далекого Балтийского моря, из города… — Тут директор замялся, оглянулся на Виталия.
— Из города Дзинтари, это под Ригой, — спокойно подсказал Виталий.
— Вот-вот! Из города Дзинтари. Будет учиться вместе с вами.
Русый чуб волнами спадал новенькому на лоб, глаза были серые, цепкие, спокойные. Был он выше всех в классе и, пожалуй, старше всех. Красивый мальчишка был Виталий Родин.
— Какой-то он нахальный, — фыркнула Ленка Бородулина, — даже не смутился!
— Тебя, что ли, смущаться? — прошептал Володька.
— Влюби-и-илась! — пропел Таир.
— Дурак! Дурак! — зашипела Ленка и так заалелась — вот-вот заплачет.
— Садись, Виталий, — сказал директор. — Ребята у нас хорошие, класс дружный. Я пошел.
— Благодарю вас. — Виталий сдержанно кивнул и пошел на свободное место рядом с Ленкой Бородулиной.
Та оцепенела от неожиданности, напряглась как деревянная и уставилась выпученными глазами в какую-то точку на доске.
— Вы позволите? — спросил Виталий.
Класс прямо-таки ахнул, а Ленка чуть со стула не упала.
— Д-да! Я вам позволяю, — пролепетала она.
И тут Таир не выдержал и захохотал. Не приняты были в шестом «а» такие китайские церемонии.
— Слышь, ты, Виталий, — заорал Таир, — не приняты у нас тут такие китайские церемонии!
Виталий Родин спокойно поглядел на него. Глаза у него были холодные, рысьи какие-то глаза. Класс ждал. И вдруг Родин улыбнулся. И стал еще красивее.
— Не принято — не надо. А я думал, принято. Но раз не принято, так чего ж. Меня, ты слышал, Витькой зовут. А тебя?
— Таир, — ответил растерявшийся под лучами столь добродушной улыбки Таир, — а его Володькой, — добавил он и ткнул в Володьку, — а ее, твою соседку, — Ленкой.
Родин церемонно поклонился Ленке:
— Виталий.
Ленка кивнула и еще более покраснела, хотя, казалось, больше уж некуда.
— Значит, для мальчишек ты Витька, а для девчонок — Вита-а-алий? — спросил кто-то.
— Хоть горшком назовите, только не ставьте в печку, — засмеялся Родин.
И всем в классе стало ясно, что парень он хороший.
А девчонки на переменках сбивались в табунки и шептались, шептались. Было решено, что он еще и «интересный». Ленке Бородулиной явно завидовали.
Виталий Родин, он же Витька, как-то сразу сдружился с Таиром и Володькой. Не то чтобы сдружился — какая уж тут дружба за такое короткое время! — просто он общался с ними гораздо больше, чем с другими ребятами класса. Витька сказал, что семья его переехала на юг из-за матери: у нее слабые легкие и климат Прибалтики ей вредил. Отец устроился инженером на местную консервную фабрику.
Как-то так получилось, что Виталия Родина никто не стал звать ни Виталием, ни Витькой. Его окрестили по фамилии — Родькой, и он против нового имени не возражал, оно ему даже нравилось.
Первым нашумевшим в школе деянием Родьки была знаменитая история с веревкой.
Шестой «а» располагался на четвертом этаже. Седьмые и восьмые классы — на пятом.
Шумела, бурлила большая перемена. Дежурные выгоняли из класса. Народ, естественно, упирался. И тут вдруг заметили в распахнутом окне свисающую сверху веревку.
