Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро - [55]
Диана совершенно вышла из себя, и Лайонел попытался угомонить жену одним словом и кивком.
— Диана, — сказал он.
— Постой, Лайонел, — вмешался Уилсон, — миссис Триллинг наверняка припасла веский аргумент. И, кстати, она права. Я сегодня выдул столько виски, что хватило бы поднять корабли конфедератов, затонувшие у острова Гвинн.
Уилсон пошатнулся и наступил мне на хвост. Я пискнул, но никто не заметил.
— Работа, работа… — добавил он. — Убивает всякое желание выступать на публике.
— Б-брось, Эдмунд, — с запинкой сказал Казин (старые привычки давали о себе знать).
Уилсон поглядел на него с нескрываемым презрением и жалостью, которую приберегал для иммигрантов, поставивших слишком много на американские идеалы и обещания. Он подумал, что в воззрениях мистера Казина сквозит нотка старого Бруклина, Браунсвилла, а его стремление на любой вопрос давать правильный ответ попахивает городским колледжем.
Уилсон осушил бокал, и кубики льда звякнули о его зубы. Профессор Триллинг вернулся в себя — туда, где плохое поведение окружающих лишь подтверждало безупречность его собственного. Однако в мыслях он задавался вопросом, почему не пустил Казина в Колумбийский университет: по уважительным причинам или только потому, что одного еврея там достаточно?
— Я неправильно выразился, — сказал Уилсон. — Порой я крайне туманно выражаю свои мнения. Я только хотел сказать, как мне грустно видеть слепое преклонение перед английскими ценностями.
— Может, на каком «берегу интеллектуалов» им и преклоняются. Например, в Уэллфлите, — сказал Ирвинг Хоув. — Вон стоит Стивен Спендер. У него все мысли о великих англичанах.
— Ах да, Стивен, — кивнул Уилсон. — Как и многие англичане, он не знает, куда идет, зато всегда знает кратчайший путь.
Лайонел посмотрел на Диану и указал на часы. Мэрилин подумала, что им наскучило ее общество, но из окна веяло холодным ветерком, и ей было хорошо.
— Англичане — слепые предводители слепого стада, — сказал Уилсон, едва продирая глаза. — И потому заслуживают презрения. Все эти второсортные художники и профессора с высокими тонкими голосками… Презираю!
С этими словами Уилсон наклонился и поставил пустой стакан на пол. Он сделал это очень медленно, и публика за это время успела разойтись.
— Не обращай на меня внимания, я всего лишь уроженец лжи, — сказал я. Он пропустил мои слова мимо ушей и, не выпуская из рук стакана, откинулся на спинку стула. Еще не поздно, сказал я себе, еще есть время. В следующий миг я рванул вперед и попытался оттяпать Уилсону пальцы.
— Ай! — красноречиво воскликнул он. — Паршивый пес меня цапнул!
— Вот тебе, — сказал я. — Кровь патриота! Я тебе покажу, злодей! Я тебе покажу, как принижать мой народ!
— Ой-ой, — сказал Уилсон. — Мерзкая шавка. — Он осмотрел свои розовые пальцы-сосиски, потом утих и вновь закрыл глаза. — Ах, эта неотменимая модальность тактильного…
— Маф! Я прямо не знаю, что сказать! — Мэрилин взяла меня на руки и виновато поглядела на хозяев. — Обычно он такой… спокойный, добрый, не то что сегодня.
— Не переживайте, это пустяки, — сказала миссис Триллинг. — Приятно с вами познакомиться. У вашего песика очень тонкий критический вкус. Подыскать бы ему место на факультете!
Когда в тот вечер мы добрались до дома, по поведению моей хозяйки стало ясно, что я попал в немилость. Я тыкался в нее носом и ластился, но она полностью ушла в свои мысли и, по-видимому, решила реже брать меня на вечеринки.
Мэрилин сидела перед туалетным столиком и по очереди снимала накладные ресницы. Домработница Лена гладила ее одежду и аккуратно складывала в два громадных чемодана.
— Лена, будь лапочкой, прогуляйся с Мафом в парке, — попросила Мэрилин. — Он сегодня скверно себя вел. Надоел до ужаса. — Она прикусила губку и взяла в руки серый блокнот, который часто брала с собой на занятия мистера Страсберга. — Он сознательно безобразничал.
— Неужели, мисс Монро?
— Да. Укусил двух гостей на вечеринке. Очень именитых гостей.
— Вот негодник!
Мэрилин причесалась, а потом вдруг замерла и опустила расческу на колени. Я посмотрел на нее и понял, что это тоже часть истории нашей любви. Наверное, я больше никогда и ни с кем не ощущал такой близости; дело было не только в чувствах, которые Мэрилин мне дарила, но и во многом другом. Она научила меня сопереживать. Как прекрасное у Китса, она пленяла навсегда. Наблюдая за Мэрилин, читая ее мысли, я влюбился. Она полностью сформировала меня как личность, включая мои воззрения на литературу. Она взглянула на меня — пусть гневно и раздраженно, — и я вдруг понял, что мое призвание — стать рассказчиком. «Роман должен быть тем, чем может быть только роман, — он должен будить мечты, снимать шоры». Мэрилин достала из сумки «Братьев Карамазовых» и стала разглядывать заднюю обложку, выпятив нижнюю губку и, точно ребенок, сдувая упавшие на лоб волосы. Ей было странно от того, что у стольких людей есть свое мнение об Артуре.
С реки доносился прохладный ветер. Я чувствовал себя плохим — мне было не просто стыдно, я казался себе никчемным эгоистом, собакой, с которой никто не захочет прожить жизнь, вроде тех конандойлевских псин. Лена повязала на голову шарф и со спины стала вылитая Мэрилин: я принялся гадать, как она живет, как ладит с мужем и с детьми, которые сейчас уже спят, и какой опрятный, наверное, у нее дом. Ее близкие считали, что работа у нее шикарная, — о такой можно часами разговаривать с любителями посплетничать. Огни на мосту Гринсборо вытянулись в ниточки, словно гирлянды на рождественской елке. О Боже, как меня неправильно поняли! Как несправедливо обругали! Некоторых животных за творческую натуру, между прочим, уважают — взять хоть Конго, талантливого шимпанзе, чьей живописью восхищались великие Миро и Пикассо
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.