Взгляды - [172]

«Народ в прошлом, — писал Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», — чувствовал неправду социального строя, основанного на угнетении и эксплуатации трудящихся, но он кротко и смиренно нес свою страдальческую долю. Но наступил час, когда он не пожелал больше терпеть, и весь строй души народной перевернулся. Это типический процесс. Кротость и смиренность может перейти в свирепость и разъяренность. Ленин не смог бы осуществить своего плана революции и захвата власти без переворота в душе народа. Переворот этот был так велик, что народ, живший иррациональными верованиями и покорный иррациональной судьбе, вдруг почти помешался на рационализации всей жизни, поверил в возможность рационализации всей жизни… поверил в машину вместо Бога».

Тот факт, что в борьбе между красными и белыми народ стал на сторону красных, является лучшим доказательством того, что концепция А. И. Солженицына о враждебном отношении народа к большевикам и о сочувствии крестьян монархии «была необоснованна.

Именно тогда, когда монархические и правобуржуазные партии вели борьбу с Советами с помощью иностранных армий, большевики объективно стали единственными носителями идеи «единой и неделимой России». Сказанным я не хочу огульно оправдать всю карательную политику большевиков от Октябрьского переворота и до смерти Ленина. Есть в прошлой террористической политике Ленина действия неизбежные, вызванные обстоятельствами (ответ на карательную политику белых, саботаж служащих, спекуляция, бандитизм, взяточничество и т. д.), но, несомненно, была и избыточность, которая подрывала престиж власти и нанесла урон идее социализма.

К таким отрицательным действиям ЧК я отношу необоснованные аресты интеллигенции, непосредственно не участвовавшей в борьбе против советской власти, карательную политику в отношении бывших политических противников, прекративших борьбу после окончания гражданской войны и стабилизации власти. Сохранение централизма в партийной жизни, после перехода на мирные рельсы, запрещение фракций, группировок и внутрипартийных дискуссий, при сохранении одной правящей партии, да и само сохранение однопартийности — также привели к сужению демократического развития и партии, и страны. Все это после смерти Ленина создало благоприятную почву для последующего развития партии и общества.

Это позволило Сталину на свой манер все более и более ужесточать внутрипартийный режим и внедрять свое понимание демократии. Он стал утверждать, что отклонение от принципа демократии — это норма, что демократия никогда не была самодовлеющим принципом большевизма, а всегда была подсобным инструментом в борьбе за массы. И в зависимости от потребностей руководства ее действие может быть ограничено, и он ограничивал его во всех случаях.

Из демократических принципов на первое место стали выдвигаться такие, как «право на труд», «право на образование», «право на жилище» и т. д., а такие общепризнанные в цивилизованных странах права, как «свобода слова», «свобода собраний», «свобода печати», «свобода стачек», «свобода передвижения» и др., стали замалчиваться.

Продолжая обвинение Ленина в использовании насилия, А. И. Солженицын в своей речи в Вашингтоне — Хилтоне 30-IV-1975 года говорил:

«Это он (Ленин) создал ЧК. По подсчетам специалистов, по самой точной объективной (?) статистике в дореволюционной России, за 80 лет до революции, — это были годы революционного движения, покушение на царя, революции, за эти годы было казнено по 17 человек в год. 17 человек в год».

Верно, что ЧК была создана при Ленине. Но коммунисты никогда не обещали, что они после прихода к власти не будут иметь органов подавления. Наоборот, и Маркс, и Энгельс, и Ленин неоднократно подчеркивали, что в переходный период от капитализма к социализму пролетариат создаст такую власть, которая будет способна подавить сопротивление господствовавших ранее классов и их агентуры в лице преданных им служителей. Но при Ленине пользование ЧК, этим инструментом подавления, было относительно разумным. Она находилась под постоянным контролем партии, которая систематически вела борьбу с излишествами в этой области. А. И. Солженицын привел совершенно необъективные сравнительные данные о репрессиях в царское время и при большевиках в первые годы революции. В «Архипелаге Гулаге», том I и II-й, он приводит другие цифры:

«Составители сборника, — пишет он о сборнике, составленном «группой левых деятелей», — тут же приводят предположительную статистику, по которой приговорено к смерти за один лишь 1906 год 1310 человек. Это как раз разгар пресловутой столыпинской реакции, и о ней есть еще цифра: 950 казней за 6 месяцев. Жутко звучит, но для укрепившихся наших нервов не вытягивает и она: нашу-то цифирину, на полгода пересчитав, все равно получим втрое гуще…»

Такое впечатление от этих слов, как будто Солженицын доволен, что наша цифра втрое гуще.

«В 1918–1919 годах, — продолжает он, — ЧК расстреливало без суда больше 1000 человек в месяц».

Как составилась эта цифра «1000 человек? Как сообщил А. И. Солженицын, по данным, взятым им из книги Лациса, опубликованной последним в 1920 году, за 16 месяцев 1918–1919 годов было расстреляно без суда 8389 человек. Я книги Лациса не читал. Но если 8389 разделить на 16, получим не 1000, а 500 человек в месяц. Оказывается, в данные Лациса о количестве «расстрелянных без суда» Солженицын внес поправку на расстрелянных решением Ревтрибуналов. Таких данных он не нашел и внес поправку исходя из предположения, что «ревтрибуналы выполняли по крайней мере такую же работу», то есть расстреляли столько же, сколько ЧК. 8389 человек — ЧК, и 8389 человек трибуналы, а всего 16.700 человек, или свыше 1000 человек в месяц.