Взгляд василиска - [8]

«Глаза…»

Выражение глаз — растерянность, тоска, любопытство — их особый блеск и необычный разрез — совершенно незаметный на фотографиях, тень, пробежавшая по лицу, изгиб тонких бровей, движение губ…

«Черт знает, что такое!»

— Ох, Илья! — Неуверенно улыбнулась Зоя, при том и сама не подозревая, конечно, что тембр ее голоса совпадает с его, Ильи, внутренними, неосознанными ожиданиями настолько, что с ума можно сойти.. — Ты меня напугал.

«Напугал…»

Она встала из-за стола — ее улыбка обрела более уверенный характер — и шагнула навстречу.

— Прости. — Караваев придал своей улыбке оттенок извинения и раскаяния. — Совсем одичал…

Он обнял ее, почувствовал незаметное для окружающих напряжение ее тела, и, поцеловав, совершенно неожиданно для себя, ощутил, что делает что-то нехорошее, неправильное. Но что уж тут! Что бы он сейчас не ощущал, профессиональные рефлексы не подвели. И объятие, и поцелуй вышли ровно такими, какими должны были быть. Илья даже отметил мимоходом — той частью сознания, которая всегда была начеку вот уже тридцать с гаком лет подряд, — что женщина держится молодцом и роль свою играет пусть и не гениально, но вполне жизненно.

— Я очень скучала, — сказала она, отстраняясь. — И Вероничка тебя ждала…

По-русски Зоя говорила правильно и почти без акцента, но все-таки сразу можно было понять, что язык этот ей не родной. Но это Илья тоже отметил как бы мимоходом, точно так же как и то, что она ловко и вроде бы даже естественно переключила его внимание с себя на девочку.

«Нехорошо, — суммировал Илья Константинович свои первые впечатления минут десять спустя, когда они все вместе вышли из кондитерской и направились к стойке авиакомпании «Рось». — Она не должна была быть так хороша, но это уже не исправить…»

Влюбляться в эту совершенно чужую женщину в его планы не входило. Это было глупо и даже опасно, потому что через полгода — год они должны были расторгнуть неудачный, как к тому времени выяснится, брак и разойтись каждый своей дорогой. Контракт предусматривал именно такие сроки. Не меньше, но и не больше.

4.

Малышка спала. Зоя тоже заснула, или скорее всего, просто делала вид, что спит. Илье захотелось вдруг посмотреть на нее, но делать этого не стоило. Если она не спит, а он был в этом уверен, то почувствует взгляд — женщины вообще очень чувствительны к такого рода вещам — а ему этого не хотелось. Поэтому он тоже закрыл глаза, но спать не стал, хотя и мог, если бы захотел. Как ни странно занялся он тем, чего, по мнению не только обывателей, но даже и профессионалов, люди его профессии и образа жизни никогда не делают. Однако или он сам являлся исключением из правила, или правило это, и не правило вовсе, а просто досужая выдумка… В общем, он — вспоминал, но и это, разумеется, всего лишь эвфемизм.

Как-то давно, лет уже, пожалуй, десять назад, в Марселе, в руки Илье Константиновичу попалась одна весьма любопытная книжка. Это были воспоминания какого-то германского разведчика-нелегала. Немец этот, а вернее, разумеется, француз — потому что эльзасцы, строго говоря, хоть и подданные императора Карла-Густава, но все же не немцы — оказался человеком наблюдательным и памятливым. Он написал, в общем-то, неплохую книгу, половина которой, впрочем, была, как и следовало ожидать, откровенной дезинформацией. Но Илью привлекли в ней не факты, касающиеся подковерной борьбы великих держав, и даже не описания технических аспектов работы нелегала, хотя там имелось несколько очень интересных мест, а рассуждения о психологической составляющей этой весьма специфической профессии. Среди прочего коснулся германский шпион и вопроса рефлексии, характерной почти для любого образованного и не лишенного фантазии человека. Тут-то и было заложено непреодолимое, казалось бы, противоречие. Разведчик, по идее, не должен рефлексировать, но человек с воображением — а какой, спрашивается, разведчик без воображения? — не рефлексировать не может. Парадокс.

Сам Илья Константинович полагал, что природу калечить не следует. И если таким уж уродился, что не может не думать о разных, прямого отношения к делу не имеющих вещах, то так тому и быть. К счастью, жить — и главное, выживать — это ему ничуть не мешало. Как-то он с этой особенностью своей психики справлялся, и, вроде бы — если судить по результатам — совсем не плохо. Он все еще был жив, а это, как ни крути, лучший критерий. Сам он, объяснял такое везение тем, что ему удавалось четко разделять свой внутренний мир и мир внешний. Богу богово, так сказать, а кесарю кесарево. Вот и сейчас, едва лишь узнал свое новое имя, как оно тут же и «вросло» в плоть и кровь, и он мог быть вполне уверен, что откликнется теперь на «Илью» в любой ситуации, хоть спьяну хоть со сна. И в бреду, и под пыткой будет этим самым Ильей, и «детектор правды» пройдет, как нечего делать. Но одновременно возвращение в свой давным-давно покинутый «Портсмут», реанимировало в его душе и тот пласт личной истории, что многие годы находился в полном и безоговорочном забвении. И теперь, в салоне пассажирского лайнера авиакомпании «Рось», державшего курс на Брно, он вспоминал свое прошлое. Но не то, где, сменив десятки, если не сотни имен, он многие годы являлся Карлом Аспидом, а то, в котором родители нарекли его Маркианом, а друзья перекрестили в Марка и в котором Марик Греч встретил однажды тоненькую темноглазую девушку, так похожую на Зою, что сердце сжималось от узнавания и тоска по несбывшемуся подкатывала к горлу. Но и то правда, что все это было так далеко, что и говорить, в сущности, не о чем. Да и вспоминать, честно говоря, тоже нечего, потому что ничего между ними тогда не случилось. Они познакомились зимой пятьдесят восьмого в Варшаве — хорунжий